Г. Винс. Евангелие в узах

7. ЯКУТИЯ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

А на следующее утро, 13 января, очень рано открывается "кормушка" и слышен громкий голос охранника: "Винс! С вещами!" Быстро собираю свои скудные пожитки, предлагаю часть передачи соседу по камере.

- Нет, не нужно! - категорически отказывается писатель.

- Нет, нет!

- До свиданья, - говорю я этому загадочному человеку и выхожу в тюремный коридор.

"Опять новая камера?" - задаю себе вопрос. Но охранник ведет куда-то в сторону от камер. Я уже немного знаю расположение помещений Лефортово. В прошлый раз много пришлось шагать на допросы в кабинет следователя, и переселяться из камеры в камеру. Сейчас идем к выходу. Значит, покидаю Лефортово. Но куда? "Терпение! Немного терпения!" - успокаиваю себя.

Этапная камера. Меня принимает конвой: два солдата и офицер, лейтенант. Солдаты и офицер одеты легко, в сапогах. Значит, этап недалеко. Мне отдают из каптерки мой мешок. Конвой меня не обыскивает. "Пошли!" - меня садят в воронок. Лейтенант садится в кабину с шофером, солдаты в кузов. У них кобуры с пистолетами. Ждем чего-то...

Вдруг открывается дверь "воронка" и офицер спрашивает одного из солдат:

- Браслеты взял?

- Взял, не забыл! - отвечает солдат, показывая на желтый портфель, стоящий у его ног.

Дверь закрывается, и "воронок" трогается. Браслеты?!

(Это так они именуют наручники). Значит, наденут мне, но почему не сейчас, в воронке? Машина едет очень быстро. Часа через два прибываем в аэропорт. Здесь конвой надевает мне наручники. Садимся в самолет - пассажирский, рейсовый. Пассажиры с недоумением оглядывают меня и конвой. "Наверное, ужасный преступник, раз в наручниках!" - так, возможно, думают они и с опаской поглядывают на меня. Сижу между двумя солдатами, а офицер - сзади.

- Куда летим? - спрашиваю одного из солдат.

- Не разговаривать! - наклоняясь ко мне сзади, вполголоса, но отчетливо, с нажимом говорит мне на ухо офицер.

Посадка закончена. Объявляют вылет: "Наш самолет совершает рейс номер такой-то по маршруту: Москва - Новосибирск - Якутск - Магадан!" Все ясно: опять Якутия! "Слава Тебе, Господь, что Ты сохранил меня от какой-либо сделки с недругами Твоей Церкви!" - благодарю я Отца Небесного. Однажды, во время Своей земной жизни, наш Господь Иисус Христос сказал Своим ученикам: "...идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего" (Иоанна 14:30). Не имеет ничего! О, мой Иисус, помоги в этом и мне! Часа через три самолет садится в Новосибирске. После краткой стоянки снова летим, уже на Якутск. Еще три часа в полете. Наконец.

посадка. Перед посадкой объявили, что температура в Якутске -55°С. Я в валенках, в телогрейке, на голове офицерская шапка, а солдаты и офицер в сапожках. Не рассчитали... Конвой ждет, пока все пассажиры выйдут. Через окошко-иллюминатор вижу, как к трапу подают "воронок". Это за мной. По трапу вбегает в самолет прапорщик. Лицо знакомое. Улыбается и громко говорит:

- Привет, Винс! Снова к нам? Ну. как путешествие? Как Москва?

- Живет и здравствует! - отвечаю.

- Пошли! - кричит прапорщик.

- А как с браслетами? - спрашивает у прапорщика конвойный офицер.

Прапорщик смотрит на мои руки в наручниках.

- Вы что, так его везли всю дорогу?! - спрашивает прапорщик.

- Да, этапировали из Москвы в браслетах! - отвечает офицер.

- Снимайте! Этот человек неопасный. Вы что? Он же верующий! Мы его хорошо знаем. - удивляется прапорщик и обращается ко мне:

- Винс! Что же вы им не объяснили, кто вы? Болят руки?

- Нет! Наручники не были крепко затянуты, - отвечаю.

Конвой достает специальные ключи, отмыкает наручники и снимает их. Хотя наручники и не были затянуты, но все же руки от них устали, затекли немного, да и следы от них остались. Растираю руки... "Пошли!" - кричит прапорщик. Он в валенках, в полушубке. Увидев, что конвой в сапогах, он говорит офицеру: "Так не пойдет, в сапогах! Пока доедем до лагеря, вы будете без ног, отморозите. Сейчас заедем в часть и вы переобуетесь в валенки". А я в это время быстро развязываю свой мешок, достаю чеснок, головок двадцать, и кладу его к себе на грудь, под рубашку, чтобы сохранить от мороза. Ехать нам до лагеря больше часа.

Сходим с трапа. Якутский мороз сразу же обжигает лицо. перехватывает дыхание. Я держу в руках мешок с вещами. Захожу в "воронок". Рядом, через решетку, московские солдаты в сапожках и легких шинельках. Через пять минут они начинают "танцевать", притоптывать ногами, так быстро хватает якутский мороз. Время вечернее, часов восемь. Скоро "воронок" останавливается, открывается дверь. Мы находимся на территории воинской части. Конвойный офицер кричит солдатам: "Пошли переодеваться!" Солдаты быстро убегают. Вместо них со мной остается прапорщик.

- Как, Винс, не мерзнешь?

- Нет, - отвечаю, - я в валенках! На руках теплые рукавицы. Все это я возил с собой в Москву.

- А зачем тебя в Москву возили? - спрашивает прапорщик.

- Конкретно ничего не известно. Одни догадки... Пятьдесят два дня держали в главной тюрьме КГБ. в Лефортово, и ни одного вызова. Очень странно!

- Москва хочет, чтобы ты отказался от своей веры. В этом весь вопрос. А ты не сдаешься, молодец! - так подытожил мою поездку прапорщик.

Минут через десять вернулся конвой. Московские солдаты были в теплых полушубках и валенках. Офицер остался в шинели, но был тоже в валенках. Вскоре мы прибываем в Табагу. Конвой сдает меня на вахте лагерю. На вахте меня заводят в комнату обыска. Майор и два солдата проверяют мой мешок с вещами. Солдаты обыскивают меня лично. Вынимаю чеснок, кладу на стол обыска.

- Что, на груди хранил чеснок? - спрашивает майор.

- Да, хранил от мороза. - отвечаю.

Солдаты вынимают из мешка колбасу.

- Не положено в лагере! - говорит солдат.

- Я получил ее вчера в передаче в московской тюрьме.

- Ничего не знаю! Нельзя! - подтверждает майор. - Ешьте здесь.

- Да как ее съешь, здесь же около двух килограммов? - говорю я.

- Это не мое дело. - заявляет майор.

Он сидит в конце длинного деревянного стола. На этом же столе солдаты просматривают мои вещи. Майор просматривает мои бумаги, читает письма моих родных и друзей. Писем много, больше тысячи. Накопились за пять лет. Майор откладывает некоторые письма в сторону. Туда же кладет и маленькое Евангелие от Марка, полное Евангелие и пятнадцать глав Евангелия от Иоанна. Солдаты заканчивают обыск. "Собирай мешок!" - говорят мне. Я кладу в мешок все свое арестантское имущество: белье, носки, запасную куртку и брюки, полотенце, мыло, зубную щетку и т.п. Майор пододвигает ко мне стопку писем, но не все. "А это, - он указывает на отложенные в сторону письма и Евангелия, - я не пропущу в зону!" Майор, полный мужчина лет пятидесяти, с обвислыми щеками, двойным подбородком и маленькими глазками, враждебно смотрит на меня.

- Эти письма уже прошли лагерную цензуру давным-давно и были вручены мне администрацией лагеря, - стараясь быть спокойным, объясняю майору.

- Это была ошибка. Я не пропускаю их в лагерь! И эти божественные книги тоже не пропущу, - с издевкой говорит майор.

- А я не пойду в зону без этих книг и писем. Сразу же можете садить в карцер! - твердо говорю майору.

- Наручники наденем! Пойдете! - кричит майор.

- Не пойду! Верните мне Евангелия.

- Вас судили за эти книги, а я должен вам разрешать проносить их в лагерь?! Никогда! - майор встал, вышел из-за стола. Он подошел ко мне вплотную.

- Вы числитесь за КГБ! Знаете об этом?! - прошипел майор мне в лицо. - Зачем вас возили в Москву?

- Спросите у КГБ, зачем меня возили в Москву! А вообще должен вам сказать, думаю, КГБ не понравилось бы, чтобы рядовой майор якутского лагеря знал, зачем они возили заключенного в Москву. Это вне компетенции якутского майора. - И тут же я задал вопрос майору. - Гражданин майор! Я раньше вас не встречал в Табаге. Вы что, новый начальник лагеря?!

Майора передернуло от этого вопроса, но он ответил:

- Нет, я начальник отряда, а сейчас помогаю дежурному по лагерю.

В это время в комнату обыска зашел замполит:

- Здравствуйте. Винс! Опять к нам?

- Опять, гражданин начальник.

- Когда у вас конец срока?

- 31 марта, а затем ссылка.

- Ссылка будет здесь, в Якутии, потому и вернули вас из Москвы, - дружелюбно беседовал замполит.

- Обыск закончен? - спросил замполит у майора.

- Да, закончен. Но осужденный Винс ведет себя дерзко:

вступил со мной в пререкания и отказывается идти в зону! заявил майор.

Замполит удивленно посмотрел на меня:

- В чем дело, Винс? Никогда с вами ничего подобного не было.

- Гражданин начальник! Гражданин майор забрал у меня письма от родных, которые я получил в Табагс через администрацию лагеря, и забрал мои Евангелия. Евангелие было со мной в Лефортово, в камере. Прошу вас разрешить мне взять Евангелие в зону.

Замполит отозвал майора в сторону и что-то тихо ему сказал. Затем он повернулся ко мне:

- Завтра на работу на старое место, в цех! Хорошо? А Евангелие мы решили вам разрешить. И письма тоже.

- Спасибо, гражданин начальник! У меня есть еще одна просьба. Вчера в Москве я получил от жены передачу: чеснок и колбасу. Разрешите взять с собой в зону, ребят угостить?

- Возьмите, - и замполит вышел.

Майор молчал. Солдаты вышли. Я собрал все письма, взял Евангелия, взял чеснок и колбасу.

- Спасибо, гражданин майор! Разрешите идти в зону?

- Идите! - и майор провел меня к выходу.

Дежурный солдат открыл дверь, и я снова очутился в лагере "Табага". Было около 10 часов вечера. Скоро отбой. Когда я зашел в свой барак, заключенные уже готовились ко сну.

Увидев меня. многие улыбались, приветствовали. Я прошел к своему старому месту, к койке. На ней лежал мой матрац, моя подушка и новое одеяло. Завхоз отряда, тоже заключенный, сказал:

- Мы уже раньше узнали, что ты на вахте. Освободили твое место. Твой матрац и подушка лежали у меня в каптерке, а одеяло - новое.

- Спасибо, ребята. Очень устал, наконец-то в своей хате!

Затем я вынул из мешка колбасу и чеснок, положил на тумбочку и пригласил ближайших заключенных: "Прошу, угощайтесь!" Собралось человек двадцать. Кто-то принес черного хлеба. Я помолился и вместе с товарищами по заключению приступил к трапезе. Прозвучал отбой - несколько ударов в подвешенный кусок рельса у вахты. По лагерному радио объявили: "Отбой, граждане осужденные!" "Зачем тебя возили в Москву? Кто тебя возил? КГБ? Где содержали: в Бутырке или в Лефортово?" Эти и множество других вопросов сыпались с разных сторон. Я старался объяснить как можно понятней. Но вывод у всех был один: "КГБ что-то новое затевает против тебя и очень сильное. Держись!

Сейчас их затея явно сорвалась, и они тебя снова вернули в лагерь. Но они что-то повторят с тобою на ссылке. Вот увидишь!" Было уже после десяти вечера, и в барак, как обычно после отбоя, зашли солдаты и прапорщики - для проверки.

- Почему не спите? Что здесь происходит? О, Винс вернулся! Так это ты организовал сабантуй? Ну. кончайте!

- Сейчас граждане начальники! Вот ложимся! Праздновали благополучное возвращение. Вернулся живой, не расстреляли, - ответил я солдатам.

- Видишь, Винс, какая власть наша гуманная, не расстреляли. да еще и колбаской с чесночком снабдили! - пошутил один из прапорщиков.

- Это не власть снабдила колбаской и чесночком, а моя жена передала в Москве передачу. - ответил я.

- Хорошая у тебя жена! - согласился прапорщик.

Вскоре барак погрузился в сон. Я помолился и тоже заснул. Перед сном ко мне подошел бригадир электриков, заключенный:

- Будешь завтра отдыхать или на работу?

- Пойду на работу!

- Значит, выходишь в первую смену и на старое место.

- А как мой сменщик Иван?

- Живой, работает! Знаешь, на зэке все зарастает, как на собаке. Наш брат, зэк живучий, с одного удара не убьешь!

Так после пятидесяти двух дней отсутствия я вернулся в лагерь "Табага" в Якутию. 14 января 1979 года я вышел на работу на свое старое рабочее место в лесопильном цехе. Быстро освоился и втянулся в работу. После ночного побоища в ноябре 1978 года все оборудование было восстановлено и работало хорошо. Товарищи по работе, заключенные, русские и якуты, очень интересовались, где я был, почему так долго отсутствовал. Я отвечал: кому кратко, а кому подробнее. Лагерное начальство меня не трогало. Внешне все было тихо и спокойно. До конца лагерного срока оставалось 11 недель. Сразу же, по возвращении в лагерь "Табага", я написал письмо родным, кратко сообщив о путешествии в Москву, без описания подробностей.

В феврале месяце ко мне на свидание приехали моя мама и старшая дочь Наташа. Мне положено было только общее свидание на 4 часа. Но начальство лагеря, к нашему приятному удивлению, разрешило длительное личное свидание на двое суток. Моих родных, а также и друзей, очень интересовала причина моего этапирования в Москву и пребывание в Лефортово. Прежде всего, как только мы помолились, я спросил:

- Как Геннадий Константинович? Не арестован?

Мама ответила:

- По милости Господней и молитвам Церкви он жив, здоров и на служении, интересуется подробностями твоего внезапного этапирования в Москву, в Лефортово. От него недавно приезжала одна сестра...

- А как Петя, освободился? Как его здоровье? - спросил Наташу.

- В этом месяце мы ездили его встречать, в лагерь. Здоров, хотя ему было очень трудно в лагере. Его дважды сильно избивала лагерная охрана. Сейчас он дома, отдыхает.

Очень хотел ехать к тебе на свидание, но мы отсоветовали ему.

Я подробно рассказал маме и Наташе о моем пребывании в Лефортово. Высказал и свои предположения о намерениях внешних. Я знал, что в комнате свидания все прослушивается, но я не делал секрета из того, что я думал об "американской выставке" в Лефортово. Мама одобрила мое отношение к этим вопросам и предположила:

- Раз тебя вернули в Табагу, значит и ссылка будет здесь, в Якутии.

- Начальство лагеря тоже так считает, - сказал я.

- Мы всей семьей: мама и все дети хотим приехать к тебе на ссылку, на все время! - воскликнула Наташа.

Мне было дорого такое желание моих дорогих детей.

Но я понимал, какие большие трудности на пути осуществления этого желания.

"Сначала нужно попасть на место ссылки и хорошо разобраться на месте, что к чему, - сказал я. - Но я счастлив, что вы все готовы быть со мной на ссылке. Спасибо, дети! Передай всем мою благодарность: Пете, Лизе, Жене и Шурику! Но я полагаю, что сначала мама пусть приедет с Шуриком, а потом и все остальные, уже летом, когда будут каникулы". Затем я передал мое особое пожелание Пете, чтобы он читал Евангелие и посещал собрания верующих. Лиза уже была членом Церкви, летом 1978 года она приняла крещение. Теперь вся ее жизнь была связана с жизнью и служением верующей молодежи. Младшей дочери Жене 31 марта исполнится 14 лет, и она тоже среди верующей молодежи. Ошва Господу!

После свидания с родными меня перевели работать на ночные смены. Хорошо в ночной смене, спокойнее на работе. Начальства почти нет на рабочем объекте. А время бежит как-то быстрее... Когда я вернулся в "Табагу" после Лефортово, то не нашел своего Евангелия на рабочем месте. Кто-то обнаружил его и забрал. "Неужели начальство?" - с тревогой подумал я. Но в конце февраля бригадир электриков, тоже заключенный, вернул мне Евангелие.

- Это твое? - спросил он. - Здесь в твое отсутствие работали вольные электрики. Они обнаружили в электрическом шкафу это Евангелие и унесли к себе домой. А теперь спросили меня, чье оно. Я и ответил, что твое. Правда, я не ошибся?

- Конечно, мое. Спасибо! - поблагодарил я бригадира.

Итак, у меня было уже два полных Евангелия, Евангелие от Марка и пятнадцать глав Евангелия от Иоанна. Одно Евангелие (Новый Завет с Псалтырем) я подарил якуту Степану, другое держал на работе. Сам читал и давал читать другим.

В конце февраля, в ночную смену, я попал под электрическое напряжение и сильно обжог правую руку: пальцы и кисть руки. Произошло это следующим образом. Где-то часов в девять вечера одна из пилорам перестала работать: не включался электродвигатель. Машинист пилорамы прибежал в комнату электрика и крикнул: "Электрик! Электромотор не включается!" Я сначала осмотрел пульт управления. Там было все в порядке. Затем я открыл электрический шкаф. Он находился в 4-5 метрах от пульта управления. Я повесил на пульт управления специальный предупреждающий плакат: "Не включать! Работают люди!" и стал проверять оборудование шкафа. Вскоре я обнаружил неисправность одного из приборов. Около меня никого не было. Не было никого и у пульта управления пилорамой. Машинист пилорамы спросил:

- Когда починишь?

- Через полчаса. - ответил я.

Машинист куда-то ушел. Когда я устранил неисправность и хотел проверить работу электродвигателя, внезапно кто-то из посторонних подошел к пульту управления и нажал на кнопку "Пуск". Но я не видел, кто... В это время я еще работал в шкафу и стал включать главный рубильник. Его можно включать только при отключенном электродвигателе. А я включал рубильник в момент, когда кто-то нажал на кнопку "Пуск". Моя правая рука была на рукоятке рубильника. Раздался страшный взрыв. Электрическая дуга из ножей рубильника перебросилась на мою руку. Меня отбросило на несколько метров. Я упал. В глазах потемнело. Вся рука была черная. Я схватился за руку и побежал в свою комнату. Первая мысль была: "Неужели я сжег руку до кости?!" В глазах темные круги: "Как глаза?

Не повредил ли?" При ярком электрическом свете я рассмотрел свою руку. Она была вся черная, закопченная. На пальцах и на кисти с наружной стороны был сильный ожог; кожа сгорела, видно мясо... Но сама ладонь не обгорела, так как в шкафу в момент аварии я сжимал рукой рукоятку рубильника.

В глазах все еще бегали черные круги, но уже меньше, чем вначале. Лицо не пострадало. В комнату вбежал машинист пилорамы и другие заключенные:

- Что случилось? Живой?! Это ..,! - назвали имя одного заключенного.

- Это он включил электродвигатель! Что ему надо было?

Этого никогда не бывало, что посторонний прикасался к пульту управления! И там же твой плакат висел! - возмущался машинист.

И другие заключенные зашумели:

- Петрович! Тебя хотели убить! Пиши жалобу в Москву, мы подтвердим! Но мне было не до жалобы... Я надел телогрейку на одну руку, накинул ее на другое плечо, надел шапку, валенки и пошел на вахту. Февраль на дворе, мороз очень сильный. Уходя, я сказал машинисту: "Сегодня пилорама работать не будет: главный рубильник оплавился, сгорел. Я пошел в больницу".

Лагерная больница находилась в нашем же лагере. Она занимала три больших двухэтажных барака. В нее поступали больные заключенные из всех лагерей Якутии. Когда я зашел на вахту, там находились, кроме дежурного офицера, еще человек десять других офицеров, включая и начальника лагеря.

В такое позднее время обычно никогда никого из начальства в лагере на вахте не бывает, кроме одного дежурного офицера и солдат на вахте. Когда я зашел на вахту, поддерживая здоровой рукой обожженную руку, никто не обратил на меня внимания, хотя было видно, что-то случилось серьезное.

- В чем дело, Винс? - спросил дежурный офицер.

- Попал под напряжение! Нужно пройти в больницу.

- Идите! - разрешил дежурный офицер.

В больнице дежурный врач, пожилая приветливая женщина, сделала мне укол, обработала каким-то раствором руку и забинтовала ее. Потом она, осмотрев глаза, сказала: "Ничего страшного! Глаза целы! А рука через неделю заживет. Это на воле люди нежные: целый месяц на бюллетене с таким ожогом, как у вас. Зэки - особые люди! Быстро все заживает. Я уже двадцать лет работаю в этой системе, хорошо изучила". Я поблагодарил доктора. Когда я уходил, врач сказала мне на прощание: "Вы еще сегодня спать будете крепко! Вот увидите".

Я не поверил. Но действительно, в эту же ночь я крепко спал.

Через неделю я уже был на работе. Бригадир электриков сказал: "Ты не должен так оставлять этого случая! Это не случайность. Это - покушение на твою жизнь! Пиши заявление.

требуй комиссии. Очевидцы готовы подтвердить, как все было!" Но я не стал писать. Господь - мой защитник! Я всегда помнил слова Господни: "Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? и ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак не бойтесь; вы дороже многих малых птиц". (Луки 12:6,7).

Один из заключенных высказал такое предположение: "Это все не случайно с твоей рукой: то тебя возили в Москву и опять вернули, то этот случай с электричеством... Будь осторожен во всем. Ты можешь не дожить до ссылки".

Через несколько дней после выздоровления на работе, в цеху, на меня упали два бревна и крепко ударили сразу по обеим ногам. Такого никогда со мной не было... Меня положили в больницу. Рентген не работал, и хирург на ощупь проверял, есть ли перелом. На обеих ногах, немного ниже колен, образовались большие кровоподтеки, было больно ходить. Врач-хирург предположил: "Думаю, что перелома ног нет, но возможно, образовались трещины в костях. Полежи в больнице дней десять!" Был уже март месяц 1979 года. последний месяц моего пятилетнего лагерного срока. "Что еще ждет меня впереди?!" постоянно напрашивался вопрос.

Далее