Г. Гололоб. Евангельские возражения православию

Евангельские христиане, принадлежащие к общей анабаптистской традиции (разумеется, мирной разновидности), были всегда последовательны в соблюдении принципа отделения «Божьего» от «кесарева», духовного от плотского, Церкви от государства. Хотя могут быть различные мнения о степени такого различия, но о существовании его самого невозможно спорить, находясь на почве доверия к свидетельству Писания. Тем не менее, Православная Церковь постоянно нарушает евангельский принцип отделения Церкви от государства.

Вопрос христианского отношения к государству (Мф. 22:21; Ин. 18:36) есть вопрос верховной власти: кому служить. Христос претендует на верховную власть, а значит никаких компромиссов с государством быть не может (2 Кор. 14:17). Однако Церкви с новозаветного времени не дано право судить грешников или отступников политическими средствами (Лк. 12:14), поскольку Новый Завет наложил явный запрет на физическое преследование даже еретиков (Мф. 13:24-30,36-43; Ин. 12:47; 15:18-20; Иуд. 9; Гал. 1:8-9; Тит. 1:9-11). Вот подлинная причина разграничения власти духовной и светской, столь часто смешиваемых между собой в истории христианства.

Иисус не использовал Свою власть даже для того, чтобы просто убедить скептиков (Мф. 12:38-39; 16:4; Мк. 8:11-12; Лк. 23:8-9), не говоря о политическом решении людских проблем. Он не исправлял социальную структуру общества, а просто проявлял милосердие к жертвам несправедливости (см. «Он сжалился» в Мф. 9:36; 14:14; 15:32; 20:34; Мк. 1:41; 6:34; Лк. 7:13). Он отсрочивает Свой суд над противящимися Его учению (Ин. 12:47-48) и призывает «оставить расти вместе и то, и другое» (Мф. 13:30). Утвердив принципиальное различие между «кесаревым» и «Божьим» (Мф. 22:21), Иисус Христос заявил, что Его царство «не от мира сего» (Ин. 18:36; ср. Ин. 8:23), в противном бы случае Его слуги добивались бы власти при помощи силы.

Христос никогда не призывал к насильственному свержению политических институтов именно в силу выдвижения принципа ненасилия (Мф. 5:39; 7:1; Лк. 6:27-38; 1 Пет. 2:19-23; 3:9; Рим. 12:14-21; 1 Кор. 4:5, 9-13; 6:7). Апостолы Павел и Петр также призывали к повиновению любой власти: добра ли она, или зла (1 Пет. 2:13-14; Рим. 12:14,17-13:8). Христианин имеет право быть воином лишь для «перенесения страданий» (2 Тим. 2:3; ср. 2 Кор. 10:3). В этом праве на смерть и было «семя христианства» по выражению Тертуллиана. Не пацифистские ли высказывания Христа объясняют нежелание Пилата Его распять при всем том, что священники выдавали Господа за «недруга кесарю» (Ин. 19:12). Понятно, что Тот, Который сказал «Любите врагов ваших», никогда не мог относиться к кесарю, как к Своему или Божьему врагу. Называя Пилата орудием в руках Бога (Ин. 18:36), Иисус помогает нам понять истинное значение сказанного позже на этот счет апостолом Павлом (Рим. 13:1-6).

Недопустимо ни государству, ни Церкви навязывать силой секулярному обществу (да притом еще искусственными средствами политики) христианские ценности. То, что действительно может воспринять безрелигиозное сознание людей, так это исключительно элементарные требования естественной морали. Только на этой почве возможно какое-либо плодотворное сотрудничество общества (а через него и государства) и Церкви. Та же общечеловеческая мораль является консолидирующей платформой для выработки общехристианской социальной концепции.

По вопросу отношения Церкви к обществу (государство лишь слабое отражение его интересов) евангельские христиане настаивают на признании превосходства общечеловеческих моральных ценностей над всеми остальными свободами индивидуума, при этом эти ценности должны обладать независимым от христианских ценностей статусом. Если либеральное государство может учитывать ценность моральной составляющей христианского вероисповедания лишь частично, то понять, оценить и применить в жизни уникальные благодатные его достоинства оно не способно. Ожидать Церкви большего от государства равнозначно переоценивать его естественные возможности. По этой причине курсы «Основ православной культуры» или «Христианской этики» не должны внедряться в школы и вузы на обязательной основе. Их место должны занять обзорные культурологические курсы на платформе универсальных принципов естественной морали.

Такого, хотя и частичного, единства интересов государства и Церкви будет достаточно для приемлемого решения общественных задач. Однако при помощи любых (мирских или освященных Церковью) средств насилия невозможно простроить Царство Божье на земле. Православным (да и не только им) постоянно кажется, что государство неспособно навести порядок в обществе, однако не наведут его и они, став на ту же почву политического принуждения людей, не говоря уже о бесполезности применения к ним столь невыполнимых для неверующего сознания требований. Выбор самого политического принуждения – безблагодатного и даже антиблагодатного по своей сути – устраняет различия между теми, кто им пользуется. Принуждение никогда не могло противостоять злу настолько сильно, как проявления любви, прощения и переубеждения. Это как раз и отличает между собой сущности, цели и используемые средства Церкви и государства. Опускаясь же до уровня безблагодатного государства, Церковь лишь профанирует свою сущность, выхолащивая из себя самое ценное в глазах не только Бога, но и стенающего под грехом мира. Пусть уж государство борется со злом своими (пусть и несовершенными) методами, а Церковь – своими, не отрекаясь от своей сущности и высокого призвания.

Совершенно иную картину представляет в этом вопросе православие. Несмотря на очевидную невозможность Церкви участвовать в осуществлении карательных функций государства, Православная церковь признает необходимость вооруженного восстания против богоборческой власти. В этой связи уместно вспомнить полемику между двумя русскими философами И. Ильиным и Н. Бердяевым по вопросу о вооруженном сопротивлении большевикам (примечательно, что первый из них был православным-ортодоксом, а в второй – православным-реформатором). Ильин в качестве эпиграфа своей книги «О сопротивлении злу силою» использовал евангельский рассказ о Христе, бичом изгоняющем торговцев из храма. Бердяев в ответ небезосновательно заметил, что большевиков нельзя силой выгнать из храма по той простой причине, что они в нем и не находятся. Безбожники разрушают храм извне, а не изнутри. Евангельские же христиане могут продолжить мысль Бердяева, указав на то, что Иисус бичом «изгонял» именно скот, а не людей, и «опрокидывал» столы, а не головы отступников из Божьего народа. Если бы это было не так, тогда бы Он с удовольствием воспользовался помощью зелотов. Как же при всем пацифизме и дистанциировании от политических институтов Христа можно считать, что Он учил о возможности сотрудничества между Церковью и государством на уровне политического принуждения?

Правда, многие православные теологи признают, если не утопический, то проблемный характер возможности достижения гармонии между Церковью и государством. Например, Н.Н. Фиолетов в своих «Очерках христианской апологетики» описывает государство как «исторически необходимую организацию в естественном, подверженном греху, не преображенном еще человечестве. Необходимость в государстве возникает вследствие греха, повлекшего за собой разделение человечества, нарушение его духовно-организационного единства» (Очерки христианской апологетики, М. 1992. с. 169). Можно было бы подумать, что автор признает, что государство возникло в результате греха и под его непосредственным влиянием, но тут же автор противоречиво заявляет: «Но, возникнув вследствие греха, оно является само по себе не грехом, а средством, ограничивающим внешние последствия греха» (там же, с. 169-170). Неужели государство способно к самоисцелению? Вот уж поистине претензия, достойная лишь Бога!

Евангельский христианин на его месте сказал бы, что государство есть внешнее и несовершенное в силу использования принципа насилия средство борьбы со злом, с чем согласно и определение государства в марксизме. Это в любом случае безблагодатный способ борьбы с пороками человеческой природы и общества. Именно этим греховным «естественным порядком» описывали функции государства Иустин Мученик, Ириней и Иоанн Златоуст. Между тем, исторически сложилось так, что признание естественных духовных сил в греховном человечестве было перенесено на греховное мироустройство, что в конечном счете привело к созданию концепции некоего богоугодного государства. Стоило это государство возглавить Церкви, и оно тут же превращалось в христианское.

В результате этого «естественный порядок» государства вместо первоначального греховного постепенно приобрел статус неповрежденного грехом Адама. Так, незаметно был отвергнут трехсотлетний опыт огромного числа христианских мучеников, всегда считавших политическую связь с государством греховной. Раннехристианский пацифизм является тому самым красноречивым подтверждением. Правда, он страдал от другой крайности, признавая еще одну концепцию отношения Церкви к государству, которая самым непосредственным образом отразилась на судьбе восточного христианства и, в частности, русского православия. Эта концепция освящения любой светской власти, опирающаяся на буквальный смысл текста Рим. 13:1-2. Она существовала в средневековой Церкви среди монахов мистической ориентации и была воспринята Лютером в период Реформации.

Первые христиане, как и сам Павел, понимали текст Рим. 13:1 как попущение Божье, которому нельзя противиться политическими средствами (Рим. 12:19-21), а не как освящение власти. Об этом говорит выражение: «нет власти не от Бога», перекликающееся с подобным же утверждением Петра: «Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа» (1 Пет. 2:13). Иными словами, по отношению ко всякой (и доброй, и злой) власти покорность в глазах первых христиан требовалась не духовная, а физическая. Со времени Августина, впервые заявившего о том, что христианство должно распространять свое влияние в мире при помощи принуждения, такое понимание вопроса было оттеснено и в конце концов утеряно. Последующее заигрывание с политической властью поставило Церковь либо в конкурирующее (на Западе), либо в подчиненное (на Востоке) положение принуждающей силе государства. Таким путем Церковь признала внешнее принуждение необходимым средством для достижения Божьей воли на земле, упустив из виду факт несовместимости плотского средства и духовной цели.

Разумеется, евангельское возражение по поводу соучастия Церкви во многих политических преступления государства относится не только к православному учению, но и ко многим протестантским конфессиям, особенно Магистратной или Государственной Реформации. Однако, поскольку речь у нас идет о православном отношении к государству, мы обсудим эту проблему в применении к православию.

За всю свою историю Православная церковь исповедовала преимущественно две социальные доктрины: она либо терпела от государства преследования, либо сама преследовала всех остальных путем услужливости власть имущим. В условиях проблемного развития демократии в современной России первая возможность, кажется, навсегда отпала, а вторая навсегда пристала к православию. Тем не менее Русской Православной Церкви было бы неплохо извлечь из своей истории полезные уроки, о которых намекнул как-то диакон Андрей Кураев, робко задав вопрос: «А, может быть, Господь просто убирает от нас внешние подпорки государственной власти?» Правда, далее подобных намеков православные богословы и иерархи не идут. Они порицают государственную власть лишь тогда, когда она не желает идти на уступки или делить свои права с Церковью. В остальных случаях они готовы поторговаться с нею ради удовлетворения христианских и не очень интересов.

Православное духовенство всегда заигрывало с светской властью, пытаясь оказывать на нее влияние в собственных, зачастую нехристианских, интересах. Например, православный митрополит явно услуживал татаро-монгольской власти, получив взамен отмену принесения дани. О православном «патриотизме» также может кое-что поведать тот факт, что в 1942 году иерархи, создавшие Белорусскую Православую церковь, созвали собор, чтобы послать Гитлеру послание с пожеланием скорой победы в войне. Число сделок РПЦ с российскими монархами на политической почве не поддается учету. Петр I, устроив резню в Софийском соборе над униатскими монахами базилианами, на самом деле реагировал на требования иерархов Православной церкви, поскольку они дали ему благословение на войну со шведами на условии, что он расправится с униатами. Сколько стригольников, старообрядцев и других еретиков было сожжено на кострах православными руками. Церковь выступала против вольнодумства и ереси не посредством духовного оружия, а при помощи государственного насилия. Только в 1793 году в России было уничтожено 18 656 книг, запрещенных Церковью. Православное духовенство травило таких ученых, как И. Сеченев, И. Мельников, Д. Менделеев и К. Тимирязев.

Следовательно, в РПЦ были и своя инквизиция, и своя цензура, и свои жертвы. Сколько людей оттолкнул этот компромат от Бога. Достаточно только вспомнить официальное требование к Священному Синоду отлучить себя от Церкви, предпринятое 12 февраля 1912 года известным математиком, академиком и профессором Московского университета Андреем Марковым. В своем заявлении ученый с мировым именем указал на претензию Церкви принуждать любое инакомыслие при помощи огня и меча как основную причину сделанного им шага. Не подобное ли «христианство» позволило агностику Бертрану Расселу заявить о том, что именно те люди, которые исповедовали христианское учение, были в своем большинстве до крика порочными? Сколько людей, желавших увидеть в христианстве образец порядочности, честности и добросовестности, были разочарованы действиями именитых духовных лиц, которые на самом деле были причастны к христианству лишь по названию?

В свое время полная подчиненность государству, а также использование государственных средств принуждения для осуществления «духовной» опеки над обществом сделали в глазах русского народа Православную церковь прислужницей царизма. Неудивительно, что после отлучения Льва Толстого от Церкви, вождь русского пролетариата Ленин назвал православное духовенство «чиновниками в рясах» и «жандармами во Христе». Такого рода многовековое слияние православия с царским государством способствовало появлению и росту недовольства в народе, приведшего Россию к двум революциям.

Конечно, государство (царское или советское) провоцировало Церковь на эти действия, иногда даже очень жестко. Например, Петр I в 1722 году издал правительственный указ, который обязывал православных священников уведомлять власть о «мятежных настроениях», услышанных на исповеди. Духовенство не запротестовало, а принялось ревностно выполнять это решение царского правительства. Мало того, оно даже усердствовало в поисках нужной информации.

Советская власть с конца 30-х сильно круто взялась за религию, решив либо подчинить себе, либо покончить с нею раз и навсегда. Судьба некоторых православных богословов и священников этого периода показательна. Например, в 1933 году известного ученого и богослова свящ. Павла Флоренского безосновательно обвинили в причастности к национал-фашистской деятельности. Понимая, что его не выпустят живым из Лубянки, Флоренский принял на себя эту роль и даже написал программный документ несуществующей организации, опубликованный лишь в 1990 году под названием «Предполагаемое государственное устройство в будущем». В нем православный философ-мистик сделал отчаянную попытку примирить зарождавшийся сталинизм со свободной творческой деятельностью отдельных граждан: «Всё то, что непосредственно относится к государству как целому, как форме, должно быть для отдельного лица или отдельной группы неприкосновенно… Напротив, всё то, что составляет содержание жизни отдельной личности и даёт интерес и побуждение, должно не просто пропускаться государством как нечто незапрещённое, но должно уважаться и оберегаться». Такое признание именитого теолога отсрочило его гибель до 1937 года, когда он погиб в Соловецком концлагере.

Вся преступность политического сращивания Церкви и государства доказывается тем, что духовенство пытается силой государства держать в повиновении себе верующих, а государство с ее «духовной» помощью подчинять себе. Фактически, цель у них общая: господствовать над людьми, причем если духовенству не к лицу это делать при помощи силы, оно договаривается с государственными чиновниками, так что они это делают вместо него. Такой по существу заимствованный из католицизма цезарепапизм, а вернее патриархоцаризм, действует по принципу «рука руку греет»: когда туго приходится светской власти, церковные иерархи включает свои рычаги, когда впросак попадает духовенство, ему на помощь спешит государство.

Хотя православие исторически практиковало такой марионеточный подход к светской власти с самого начала существования Византийской империи, на русской земле оно все время занимало холопское положение перед князьями. Поскольку же православные иерархи не покаялась в грехе безоговорочного послушания и первым русским царям (исключение составляет лишь митрополит Филипп, смело выступивший против бесчинств Иоанна Грозного), Бог послал на Русь наказание в виде полного закабаления Церкви государством при Петре I. Петр устранил Патриаршество и сделал православных иерархов государственными чиновниками, зависящими не от воли Божьей, проявляющей себя в соборном духе православного народа, а от императорского жалования. Вот как это описывает Глеб Якунин в своей работе «Подлинный лик Московской Патриархии», изданной в 1995 году, на которую мы будем ссылаться ниже:

«В 1721 году император Петр I упразднил соборность Церкви, создав подчиненный себе Правительствующий Синод. Сей необычный для Церкви орган состоял из нескольких человек и был наделен властью, большей, чем Патриарх и Поместный Собор вместе взятые. Это было явное попрание канонических устоев Церкви! При этом все архиереи письменно согласились с подготовленным указом Императора. Показательно, в частности, что духовенство обязывалось доносить в полицию о политической нелояльности верующих, даже если это узнано на исповеди. Архиереи же приносили присягу на верность Императору как „председателю и крайнему судии Правительствующего Синода”. Члены Синода были полностью приравнены к членам Сената, получили такие же регалии, привилегии, огромные жалования, крепостных, золоченые кареты, спецмедобслуживание. Император вернул им большие латифундии, на которых их райское существование – несмотря на обязательный для архиереев монашеский постриг – обеспечивалось трудом тысяч крестьян».

Проблема заискивания духовных лиц перед светскими властями стара как и сама религия. Оставив в стороне католицизм и протестантизм Магистратной Реформации, мы укажем на примеры православного отступления от библейского учения в этом вопросе.

Хотя тесные связи Константинопольского патрирха с византийским императором всем хорошо известны, но с падением Византийской империи для православия настало время особых испытаний, а мы бы сказали преподанных Богом уроков. Безоговорочное послушание воле турецкого султана считалось православным духовенством настолько богоугодным, что ради достижения его расположения оно шло буквально на все. В своем стремлении занять константинопольский престол православные иерархи пустились даже на самую низкую меру – подкуп, что сделалось поводом для турецких властей обирать таким путем весь православный люд.

Вот как это случилось. В 1469 году греческий монах Симеон, воспользовавшийся недовольством некоторых клириков патриархом Марком, оклеветал его перед турецким султаном. В качестве подарка за низложение патриарха и поставления себя вместо него Симеон преподнес султану 1 000 червонцев, к тому же еще и отказался от положенного патриарху содержания из государственной казны. Султану это неразумие Симеона показалось выгодным и он постановил при каждом следующем вступлении патриарха на престол выкупать это право за определенную сумму (пескезий). Этим султан фактически подстрекнул православных иерархов к повышению ставок, что и случилось с самим Симеоном. Через год он был смещен и заменен на митрополита Дионисия, которому пришлось внести в казну султана уже 2 000 червонцев. Третий по счету продажный патриарх вызвался платить по 2 000 червонцев каждый год, таким образом став причиной создания еще одного закона султана, утверждавшего ежегодную подать (харадж).

О том, как росла эта сумма взятки за обладание патриаршим престолом говорит Н. Тальберг (Тальберг Н. История Христианской Церкви. М. 1991, с. 73-74): «В следующие времена пескезий и харадж постоянно возрастали, потому что постоянно являлись искатели патриаршего престола, увеличивавшие их. Так, в конце XVI-го века, по низложении Иеремии II (1584), невежественный монах Пахомий купил патриарший престол за 10 000 золотых, а после низложения Пахомия (1585), митрополиту Фиолепту патриаршая кафедра обошлась в 20 000 золотых. Патриарх Иеремия снова был возведен (третично) и правил до 1594 года. Бывали случаи, когда получение патриаршего престола стоило 100 000 и даже 150 000 золотых, т.к. кроме подарков султану, вновь назначенные патриархи дарили еще великому визирю, придворным чиновникам, евнухам, женам султана и прочим».

Разумеется, данное положение привело к полному обнищанию Православной церкви и вымогательству денег на всех уровнях церковной организации для покрытия возросших в связи с ним расходов. «Симония развилась в громадных размерах. Все патриархи, включая и достойнейших, получали сан за деньги. Патриархи, чтобы возвратить деньги, затраченные на получение престола, отдавали за деньги епископские кафедры, митрополиты же и епископы в свою очередь за деньги ставили священников и диаконов. Патриаршую кафедру, при таком способе замещения ее, часто занимали люди недостойные или неспособные... Искательство престола неизбежно вело к деспотическому и презрительному обращению турецких властей с патриархами и христианами. Так, например, в 1671 году по поводу неустройств в патриархии великий визирь позволил себе патриарха и его клир называть «собаками без веры и закона»» (там же, с. 74).

Печально, но мусульманскую модель бесхребетного православия повторила Русь. Вначале князья, а затем русские цари подчинили себе духовенство, превратив его в царских сыщиков и обирателей народа, особенно при царе Алексее, посягнувшего своим Монастырским приказом на владение церковным хозяйством и осуществление церковного суда. Государство присвоило себе власть назначать духовных лиц любого уровня, грубо вмешиваясь во все внутрицерковные дела. Патриарх Никон попытался изменить ситуацию в пользу подчинения царя патриарху, но безрезультатно. Царская власть оказалась более могущественней, чем церковная. Видимо, у царя подданных было больше! Лишь Соловецкая обитель сохранила свое независимое от государства положение, например, по-прежнему выбирая своего настоятеля. Правда, для этого ей пришлось содержать собственное войско, которое сумело выдержать восьмилетнюю осаду. Тем не менее в 1676 году соловецкая оппозиция (при посредстве предателя) была сломлена, и по всей же стране воцарилась власть одного царя с духовной прислугой в виде патриарха и его клира. Срабатывала цепная реакция, присущая любой централизованной власти: царь давил на патриарха, патриарх на митрополитов, митрополиты на священников, а священники на рядовых верующих.

С отменой патриаршества при Петре I, власть императора в Церкви стала неограниченной, а она сама огосударствленной до предела. Немногие духовные лица и простые прихожане смогли выступить против Петра, как некогда обличил Ивана Грозного митрополит Филипп. Н.М. Никольский приводит основания для критики религиозной политики петровского государства, содержащиеся в подметном письме купца Докукина: «Докукин апеллирует... к естественному, божественному праву человеческой личности. Человеку по Божию велению все подвластно: «вся покорил еси под нозе его», «сотвори его Бог по образу и подобию своему, и поэтому человек, как и Божество, есть существо свободное и самоопределящееся: «самовластно ему повелено быти». Меры правительства идут правительства идут против этого божественного права: «многие от оного божественного дара отрезаеми и свободной жизни лишаемы»» (Н.М. Никольский. История русской церкви. Минск. 1990. – с. 201).

Однако выдающий русский император мыслил иначе. В качестве образца церковно-государственных отношений он избрал лютеранскую модель, существовавшую в присоединенной к России Финляндии и Эстонии в виде духовных консисторий или синодов. В состав этих консисторий входили духовные и светские лица, назначавшиеся, включая и своего главу, светским правителем (во времена Лютера немецким князем). Эта модель показалась Петру очень выгодным способом управления церковными делами в его стране. По его распоряжению Феофан Прокопович разработал пресловутый Духовный регламент, опубликованный 25 февраля 1721 года вместе с манифестом Петра. Так при государстве появилось церковное министерство, призванное обслуживать духовные нужды Церкви при сохранении за нею статуса государственной религии. Все члены (не менее трех) этого министерства, названного Священным Синодом, были временными, поскольку приглашались на разные сроки императором из числа различных архиереев. Председатель и вице-председатель назначаются также императором. Синод мог избирать своих членов, но утверждались последние только волей государя. Примечательно, что чинить государственный надзор за церковью Петр доверил офицерам своей армии. По крайней мере, больше половины обер-прокуроров XVIII-го века были военными. В 1722 году император официально подчинил Синод Сенату.

Вот как Никольский характеризует церковно-государственные отношения этого времени: «Явления церковной жизни, однако, тесно переплелись с политическими явлениями, ибо церковь начиная с 20-х годов XVIII века из фактической служанки государства формально превращается в орудие государственного управления. Перемены, происходящие в церкви, всегда являются следствием перемен в политической жизни. Церковь совершенно утрачивает способность к каким-либо самостоятельным выступлениям и действует лишь как одно из учреждений государства» (там же, с. 240).

Петр относился к Церкви чисто прагматически, посягнув на ее богатство, которое было немалым: на положение 1720 года в церковном подчинении находилось около 780 тыс. рабочих рук. По описи имущества Троице-Сергиевой лавры на состояние 1641 года, монастырская казна содержала в себе без малого 14 тыс. рублей. Неудивительно, что лавра в разные времена занимала деньги даже царю. Это при всем том, что десятками миллионов рублей исчислялось спрятанное в монастырских тайниках серебро. По той же описи в лавре числилось около 2 850 тонн хлеба и 54 тонн меда-сырца, не говоря о запасах других продуктов питания. Петр одним махом решил прибрать к рукам все доходы духовенства, а заодно избавиться от бесконечной церковной оппозиции по вопросам к ней не относящимся. В 1701 году все церковные вотчины перешли в управление государственных чиновников, а духовенству предлагалась государственная зарплата. Было установлено даже штатное число монахов. Правда, в 1722 году этот указ был отменен, но он стал той целью, к которой стремились все последующие государи.

По этому пути пошла и Екатерина I, освободив Синод «от бремени хозяйственных забот». В результате этого наступления на Церковь, у последней по казенным счетам начала накапливаться недоимка. В 1738 году правительство императрицы Анны наложило лапу на все сборы в церковную казну, поскольку «собирание и выбирание недоимок – дело светское». В 1762 году процесс секуляризации церковного имущества продолжил Петр III, поскольку Православная Церковь оставалась наибольшим крепостником: по данным за 1763 год, одной Троице-Сергиевой лавре принадлежало 106 500 крепостных. Причем он издал указ об удалении из церквей всех икон, кроме Христа и Богородицы и ввел обязательное ношение побрившими свои бороды священниками штатной одежды. Екатерина II ловко сыграла на недовольстве духовенства такими мерами своего супруга, спихнув его с престола. Тем не менее вскоре она преподнесла православным иереям нравоучительную проповедь, содержание которой приводит Никольский:

«Священная ваша обязанность состоит в управлении церквами, в совершении таинств, в проповедовании Слова Божьего, в защищении веры, в молитвах и воздержании... Вы преемники апостолов, которым повелел Бог внушать людям презрение к богатствам и которые были очень бедны. Царство их было не от мира сего: вы меня понимаете? Я слышала истину эту из уст ваших. Как можете вы, как дерзаете, не нарушая должности звания своего и не терзаясь в совести, обладать бесчисленными богатствами, имея беспредельные владения, которые делают вас в могуществе равными царям? Вы просвещенны, вы не можете не видеть, что все сии имения похищены у государства! Если вы повинуетесь законам, если вы вернейшие мои подданные, то неумедлите возвратить государству все то, чем вы несправедливым образом обладаете» (там же, с. 253).

Конечно, перед такой проповедью не устоял бы ни один иерарх в лучшие времена Церкви, но к тому времени православное духовенство было обобрано такой государственной «опекой» до нитки. Тем не менее постоянно растущую недоимку нужно было как-то устранять. И 26 февраля 1764 года последовал манифест, окончательно и бесповоротно экспроприировавший все имущество Церкви. Не случайно к началу XIX-м века в официальных документах российского правительства даже сам термин «Церковь» заменяется выражением «ведомство православного исповедания».

Примечательно, что против этого нахальства Екатерины из всех православных архиереев выступил лишь ростовский архиепископ Арсений, обвинив ее в том, что такого грабежа Церкви не могли позволить себе ни османские турки, ни монгольские ханы. За такую дерзость Екатерина заточила мятежного клирика в Ревельскую крепость, благодушно отказав Синоду, требовавшему его ссылки в отдаленный монастырь. При Екатерине II некоторые обер-прокуроры – нередко откровенно секулярные лица – пытались, например, полностью упразднить монашество или отменить безбрачие белого духовенства. Большим вольнодумцем был и князь А.Н. Голицын, назначенный на должность обер-прокурора императором Александром I. При его правлении в 1817 году было учреждено министерство духовных дел, лишив Синод статуса отдельного ведомства.

Можно только представить себе, какой духовностью обладали православные иереи. Епископа мог сместить с должности любой губернатор, а приходского священника даже местный помещик. Например, рязанский губернатор Каменский просил Потемкина: «Пришлите нам какого-нибудь светского архиерея». Как же при такой реакции людей на обычные христианские ценности Церковь может претендовать на управление секулярным обществом, если ей предоставить эту власть? Эта просьба лишний раз доказывает невозможность создания союза между государством и Церковью, поскольку правитель не способен быть хорошим христианином, а христианин – хорошим правителем. Поскольку зависимость была односторонней, чаще всего именно Церковь приспосабливалась к требованиям государства, а не наоборот. Неудивительно, что ее на самом высшем уровне наполнили различные проходимцы, либо не имеющие с верой Бога никакой связи, либо злоупотребляющие ею. Государи бесцеремонно приказывали иереям отмечать дни своих восшествий на престол специальными молебнами. Их изображения даже украшали соборы и носились на шеях в виде икон, причем делалось это самим духовенством.

Государственная «опека» Церкви продолжалась до Февральской (капиталистической) революции, когда Патриаршество было восстановлено, причем не на самодержавной, а соборной основе. Тем не менее, по вопросу отношения к уже советской власти Поместный Собор 1918 года проявил ту же ошибку, которую допустил некогда Лютер. Он определил, что духовенству недопустимо заниматься политикой от имени Церкви, но как граждане страны они могут ею заниматься. Первым ею занялся сам патриарх Тихон, призвав всю свою паству к неповиновению советской власти. В ответ последовало очередное закабаление, начавшееся с 1927 года и не законченное до сих пор. О последнем Глеб Якунин говорит следующее:

«Митрополит Сергий (Страгородский) присвоил с помощью ГПУ административную власть над Церковью, фактически упраздняющую возрожденную недавно соборность. Так митрополит Сергий занялся запрещением в служении и даже отлучением других епископов, в том числе только за то, что те отказывались присягнуть в верности И.Сталину. Каноническое право запрещать и отлучать архиереев имеет исключительно Архиерейский или Поместный соборы. Тем самым митрополит Сергий со своим так называемым „временным синодом” присвоил себе власть большую, нежели патриарх и Поместный собор вместе взятые, не имея на то, естественно, подобных полномочий от церковной полноты».

Свыше 60 архиереев, отбывавших различные сроки в Соловецких лагерях, не признали «патриаршества» Сергия и призвали паству перейти на катакомбное служение. По данным Глеба Якунина, «к 1939 году в СССР легально действовало всего лишь около ста православных приходов и только четыре подчиненных митрополиту Сергию архиерея». Однако это не мешало митрополиту Сергию заявлять иностранным журналистам, что в СССР сохраняется свобода совести и Церковь не преследуется.

Далее Глеб Якунин описывает, как в 1943 году «Сталин вызвал в Кремль трех сохранившихся активистов сергианской раскольничьей группировки: митрополитов Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича), выделил правительственный самолет и велел собрать по концлагерям оставшихся в живых лояльных епископов для избрания нового „патриарха”. Срочно провели несколько сомнительных хиротоний, и в итоге 19 человек объявили себя как бы православным собором, на котором, поправ все основополагающие каноны вселенского и российского Православия, провозгласили Сергия Страгородского „патриархом всея Руси”... В 1945 году было принято „Временное положение об управлении РПЦ”, полностью противоречащее канонам Православной Церкви. Это положение превратило Московскую патриархию в некое подобие тоталитарной секты, где три человека во главе с так называемым „патриархом Московским и всея Руси” получили власть большую, чем Поместный собор, и право административно управлять церковью еще более диктаторски, чем петровский синод. Но если императоры до 1917 года считались все же православными христианами, то теперь официальные структуры Церкви абсолютно подчинились воле вождей богоборческого режима. Такого падения церковная история за 2000 лет христианства еще не знала! „Патриархом всея Руси” на „соборе” 1945 года неканоническим открытым голосованием был избран митрополит Алексий (Симанский), ближайший сподвижник Сергия (Страгородского), дискредитировавший себя активным пособничеством ГПУ и участием в обновленческом расколе в 1922-1923 годах».

Как видим, советское правительство долгое время держало православных иерархов под своим колпаком, не давая возможности созвать Поместный собор, позволивший бы избрать каноничного патриарха. Этим оно указывало Церкви на ее место, предоставляя возможность видимой деятельности ее лояльной части в ответ на такое рабское положение. Бог допустил советскую власть, которой нужно было по началу повиноваться, а с 1922 года воспротивиться. Однако произошло все до наоборот, так что в конце концов митрополит Сергий незаконным образом присвоил себе титул Патриаршего Местоблюстителя, а затем и узурпировал всю соборную власть Церкви. При этом, когда в 1945 году был избран хоть в жалкой мере «законный» патриарх Алексий I, модель сергиевского отношения к власти светской и власти духовной была воспринята всеми последующими патриархами.

Об этой модели красноречиво говорит следующее утверждение Глеба Якунина: «В 1947-48 годах сталинская православная церковь надеялась на проведение Всеправославного Собора, на котором с помощью незримо присутствующего МГБ Московский патриарх был бы продвинут с нынешнего пятого места в иерархии патриархов на первое, т.е. стал бы Вселенским. Тогда Москва вновь была бы провозглашена Третьим Римом, а Иосиф Сталин – новым Константином Великим. Однако Бог не допустил такого кощунства над христианством». Таким образом, Сталин вынашивал планы порабощения вселенского православия и влияния с его помощью на международную обстановку.

Антирелигиозная компания Никиты Хрущева побудила церковных подхалимов снова прогнуться перед кесарем путем изменения церковного курса на социальную проблематику и развитие экуменизма. Хрущевым была задействована полным ходом подготовленная еще в 1922 году в органах ЧК секретная инструкция о том, как при помощи кнута и пряника вербовать священников, чтобы они стали „вечными рабами ЧК”. «С 1958 по 1964 год количество приходов сократилось более, чем в два раза! Воспротивившийся этому архиепископ Калужский Гермоген (Голубев) был беззаконно лишен кафедры и заточен в монастырь на тюремных условиях. Слившаяся с КГБ сергианская иерархия была в принципе неспособна заботиться об интересах верующих. В 1961 году руками патриарха Алексия I и будущего патриарха Пимена все духовенство было полностью отстранено от влияния на хозяйственно-административную жизнь Церкви, так что приходские священники стали наемными работниками у сформированных советскими исполкомами „двадцаток” учредителей приходов, каковыми на самом деле являлись не верующие, а зачастую ветераны КПСС и КГБ».

О грехах православного духовенства в последующий период могут говорить не только многочисленные статьи, но и сама жизнь Глеба Якунина. После окончания Московской духовной семинарии в 1959 году, Глеб Якунин был рукоположен в сан священника и в 1963 году назначен священником в Казанский храм г. Дмитрова Московской области. В 1965 году совместно со священником Николаем Эшлиманом он обратился с открытым письмом к патриарху Алексию I об плачевном положении Православной Церкви в СССР и о предательстве интересов Церкви руководством Московской патриархии. В ответ на этот смелый шаг, по указанию КГБ в мае 1966 года он был лишен сана при активном содействии архиепископа Алексия (Ридигера), бывшего тогда управляющим делами Московской патриархии, а настоящего патриарха Алексия II.

О подлинных причинах продвижения настоящего патриарха по церковной служебной лестнице Яков Кротов пишет следующее: «Перелом происходит в 1961 году. Практически одновременно коммунисты меняют курс в отношении Церкви, заставляя ее лидеров войти в экуменическое движение (в марте) и ограничить права священников в управлении приходами (в июле), и одновременно Алексея Ридигера за полгода проводят в архиереи, в марте постригая в Сергиевой лавре, в сентябре в Таллине вручая архипастырский жезл, и одновременно назначая заместителем председателя Отдела внешних церковных сношений. Ясно, что со вступлением во Всемирный совет Церквей отдел приобретает особое значение, которое он отчасти сохранил по сей день. Следуют три года своеобразного испытательного срока, и в 1964 году Ридигера назначают управляющим делами Патриархии, по его собственным словам, "ключевой в то время должности" . Она была тем более ключевой, что в 1960-х патриарх Алексий I был уже чрезвычайно преклонных лет, а в 1980-е "болезнь Брежнева" повторилась с патриархом Пименом» (Архипастырь архистада. Журнал «Итоги», 1999).

Этот период в жизни РПЦ характеризуется небывалым размахом церковного стукачества и подхалимства, о котором Кротов пишет еще там же: «КГБ хвасталось, что через епископов-иуд приручило Всемирный совет Церквей, и действительно, факт "большевизации" международной экуменической бюрократии налицо, но только, увы, влияние КГБ в этом деле — фактор скорее смягчающий вину, в основном же русское христианство предавали из-за внутренней сдачи позиций коммунистам». Как же оправдывали себя церковные иерархи, большей частью причастные к этому греху?

Приведем еще одну цитату из той же статьи Кротова: «"Советские" православные так или иначе оправдываются: кто говорит, что избегал сообщать компромат на ближних, ограничивался общими рассуждениями, кто говорит, что манипулировал гебистами на благо Церкви. Кто-то говорил, что каяться в стукачестве надо перед Богом, не перед людьми. Кто-то — что гебисты были просто начальниками от государства, каковым и следовало повиноваться не за страх, а за совесть. Кто-то напоминает, что чекисты расстреляли сотни епископов — как будто это облегчает, а не утяжеляет вину епископов-стукачей. Правая рука Патриарха, митр. Кирилл, заявляет, что плохо вели себя те, кто сотрудничал с чекистами во зло Церкви, и хорошо поступали те, кто сотрудничал с чекистами во благо Церкви. Наиболее подозрительны, конечно, те, кто кричит, что розыском стукачей хотят дискредитировать всю Церковь или взывает к презумпции невиновности».

И здесь же Кротов повествует о том, как это делалось на примере самого патриарха. «Между тем, наиболее серьезно подкреплено обвинение именно в адрес Патриарха. В прошлом году в Эстонии было найдено упоминание о его вербовке в ежегодном отчете республиканского КГБ: "Завербован 28 февраля 1958 года на патриотических чувствах для выявления и разработки антисоветского элемента из числа православного духовенства... При вербовке учитывалось в будущем (после закрепления на практической работе) выдвижение его через имеющиеся возможности на пост епископа Таллинского и Эстонского. За период сотрудничества с органами КГБ "Дроздов"; зарекомендовал себя с положительной стороны, в явках аккуратен, энергичный, общительный. К выполнению наших заданий относится с желанием и уже представил ряд заслуживающих внимания материалов, по которым проводится документация преступной деятельности члена правления Йыхвинской православной церкви"».

Так отец Глеб Якунин стал деятельным участником правозащитного движения 60-70-х годов. В это время он опубликовал сотни материалов, свидетельствующих о массовом подавлении религиозной свободы в СССР, за что и был осужден в 1980 году, отсидев в тюрьмах пять лет и два с половиной года в ссылке. После амнистии 1987 года, Якунин был восстановлен Московской патриархией в священническом служении, которое проходил по 1992 год, когда начал работу в составе Комиссии по расследованию причин и обстоятельств ГКЧП. Эта Комиссия опубликовала архивные материалы КГБ о сотрудничестве номенклатуры Московской патриархии с органами госбезопасности. По формальному основанию, а фактически за раскрытие этих архивов Глеб Якунин был снова незаконно лишен священнического сана в 1993 году.

С деятельностью Глеба Якунина связано оглашение архивов КГБ по сотрудничеству с православными иерархами. Нам трудно судить сколько церковных шпионов работало на безбожное государство, однако их было немало. Так согласно данным Центрального архива КГБ СССР, из 120 представителей религиозной делегации, отправленной в июле 1983 года в Ванкувер (Канада) на VI Генеральную ассамблею, 47 являлись агентами органов КГБ, завербованными «из числа религиозных авторитетов, священнослужителей и технического персонала”. О государственной службе некоторых православных лидеров в следующем году говорит еще один документ: «В Швейцарию в составе делегации Русской Православной Церкви на ЦК Всемирного Совета Церквей выезжали агенты, имевшие задание на продвижение на пост Генерального секретаря ВСЦ приемлемого для нас кандидата. На эту должность избран Эмилио Кастро, избрание которого, помимо РПЦ, поддержали церкви соцстран”.

Совет по делам религий был фактически филиалом КГБ, о чем может свидетельствовать, например, следующий его отчет перед ЦК КПСС в 1978 году о полезной деятельности архиереев, «которые и на словах и на деле подтверждают не только лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли религии и церкви в обществе и, понимая это, не проявляют особой активности в расширении влияния православия среди населения. К ним можно отнести: патриарха Пимена, митрополита Таллинского Алексия (нынешнего патриарха „всея Руси”), митрополита Тульского Ювеналия (ныне митрополита Крутицкого и Коломенского), архиепископа Харьковского Никодима...” Понятно, что эти лица, и вступив в демократическое государство, будут служить ему верно, лишь бы оно не разглошало их порочное прошлое.

Яков Кротов делает итог советско-церковных отношений: «Многие свои поступки Патриарх оправдывает желанием предотвратить раскол Церкви, но именно в его патриаршество этот раскол стал печальной реальностью: уходят к "катакомбникам", "старостильникам", "карловчанам" и прочим малочисленным, но многочисленным группировкам, желающим быть святее Святейшего. Авторитет Русской Церкви среди зарубежных христиан упал резко: имидж гонимой страдалицы, тоже бывший весьма далеким от правды, развеялся окончательно, теперь приходится бороться с имиджем Церкви, гонящей всякое инакомыслие» (Архипастырь архистада, журнал «Итоги», 1999).

Связь с государством не позволяет Православной церкви принимать чисто духовные решения, ведь в них всегда замешивается политика. Можно вспомнить вступление РПЦ во Всемирный Совет Церквей, которое было санкционировало в 1961 году ЦК КПСС, считавшем, что завербованным священнослужителям будет проще влиять на религиозные и общественные круги Запада, чем официальным дипломатам. При царе РПЦ служила царю, при Советах – Советам, при демократах – демократам, лишь бы как-то влиять на светскую власть.

О методах же борьбы с еретиками, предлагаемым Церкви со стороны государства можно судить по следующей цитате из статьи «Если ересь грех, то любой грех есть ересь» о. Филиппа П.: «В Византии в эпоху Вселенских Соборов еретики не стеснялись идти на многочисленные политические интриги для привлечения на свою сторону императорской власти и достижения тем самым реванша; в ход пускались доносы и обвинения, ничего общего с богословием не имевшие, и расправа с неугодными императорской власти личностями шла довольно успешно, не исключая прямое насилие. Что порождало и противодействие в условиях, благоприятствовавших православным, когда подобным же образом поступали с еретиками. Однако принцип использования догматов и канонов не как истин веры, подлежащих постепенному молитвенному усвоению в свете Откровения, а как инструмента расправы с инакомыслящими в политической и придворной борьбе в императорской Византии или даже в предреволюционной России (случай подавления противников церковной реформы патр. Никона или движения имяславцев на Афоне) остается еще не вполне преодоленным отягчающим наследием той сложной эпохи». Итак, Церковь часто пыталась решать свои проблемы навязанными государством средствами, в частности политическим насилием, которое очень легко было выдать за законное.

Такое многовековое подхалимство и раболепствование разучило ее обличать власть имущих, как и Лютеранскую церковь во дни Гитлера, социальную модель которой применил к русскому православию еще Петр I. О том, что лютеровскую модель унаследовала и современная РПЦ говорит снова там же Кротов: «Патриарх часто упоминает лютеранскую модель отношений Церкви и государства как идеальную, делает все, чтобы добиться авторитета и у общества, и у правительства. Но вместо стройной системы взаимоуважения образуется извечная российская мутота. Денег патриарху номенклатура от своих доходов дает (судя по косвенным данным, основная масса идет от Газпрома и торговли оружием), но куда меньше положенных по Библии десяти процентов. То же относится и к рядовой пастве, включая те десятки миллионов, которые при каждом опросе именуют себя "православными". Мнение церковной власти вообще и Патриарха в частности при голосовании — один из последних факторов. Некоторым оправданием Патриарха может служить, что "лютеранская модель" давно исчерпала себя и на Западе, это карета даже не прошлого, а позапозапрошлого века».

Отдельные православные иерархи были настолько соединены с политикой, что потерпели и даже погибли от властей противоборствующей стороны. Впрочем, сами православные зачастую неплохо справлялись с ролью палачей, чуждой истинному христианину, забыв слова Иоанна Дамаскина: «Не дело царей давать законы Церкви», не говоря уже о мученичестве образцового обличителя этого порока в Церкви IV-го века – Иоанна Златоуста.

Под давлением светский властей в исторической Церкви (католицизме и православии) были узаконены многие неевангельские обычаи и правила. Даже если этого не требовали сами власти, методы насильственного их внедрения были неевангельскими. Чего стоит только силовое распространение детокрещения в африканских церквах Киприаном Карфагенским, а затем Августином, приведшее к полному исчезновению христианства во всем этом некогда переполненном христианскими церквами регионе. Это стало возможным потому, что в карфагенские церкви влились толпы невозрожденных людей, сделав их уязвимыми для нравственных пороков и бессильными перед жизненными испытаниями.

Еще во дни Иоанна Златоуста ощущалась эта опасность, когда он писал: «Оттого и извратилось все, оттого и растлилась вселенная, что никто нисколько не заботиться жить по-Божьи. Оглашенные, питая такие мысли, не обнаруживают никакого попечения о благочестивой жизни. Из крещенных одни приняли крещение в детстве, другие в болезни, и, так как не имели никакого усердия жить для Бога, то по выздоровлении тоже не прилагают заботы» (Св. Иоанн Златоуст. Творения, СПб, 1896, т. 9, с. 222).

На заре православной и вообще христианской веры для многих христиан было за честь пострадать за обличение царей и правителей, чего сегодня уже не увидишь. А не мешало бы вспомнить об этом. Вот как Григорий Богослов передает ответ епископа Василия Кесарийского местному правителю, который пригрозил ему лишением имущества и изгнанием:

«Ежели можешь, угрожай иным, а это ни мало нас не трогает... потому что не подлежит описанию имущество того, кто ничего у себя не имеет, разве потребуешь от меня и этого волосяного рубища и немногих книг, в которых состоят все мои пожитки. Изгнания не знаю, потому что не связан никаким местом, и то, на котором живу теперь, не мое, и всякое, куда меня ни кинут, будет мое. Лучше же сказать, везде Божие место, где ни буду я пресельником и пришлецем (Пс. 38:13). А истязания что возьмут, когда нет у меня и тела, разве разумеешь первый удар, в котором одном ты и властен? Смерть же для меня благодетельна: она скорее препошлет к Богу, для Которого живу и тружусь, для Которого большею частью себя самого я уже умер, и к Которому давно поспешаю... Ибо во всем ином, о правитель, мы скромны и смирнее всякого - это повелевает нам заповедь, и не только пред таким могуществом, но даже пред кем бы то ни было, не поднимаем брови, а когда дело о Боге, и против Него дерзают восставать, тогда, презирая все, мы имеем в виду одного Бога. Огонь же, меч, дикие звери и терзающие плоть когти скоре будут для нас наслаждением, нежели произведут ужас. Сверх этого оскорбляй, грози, делай все, что тебе угодно, пользуйся своею властью. Пусть слышит о сем и царь, что ты не покоришь себе нас и не заставишь приложиться к нечестью, какими ужасами ни будешь угрожать» (Слово 43. Надгоробное Василию архиепископу Кесарийскому).

Такой была Церковь четвертого века, еще не успевшая пристраститься к богатству, от имени которого заигрывала с государством. Перестав же беспокоиться о духовном и сделав его лишь удобной ширмой для сокрытия своих корыстных целей, духовенство повело православный народ к удовлетворению исключительно земных потребностей. В итоге на место духовного подвижничества древнего православия пришел класс «новых монахов», занятых не духовными размышлениями и молитвами, а плотскими развлечениями и тунеядством, что не понравилось еще Петру I, а в последнее время привело к особым воззваниям нынешнего патриарха Алексия II.

Примечательно, что дискредитировали себя связью с политикой или увлечением земным богатством, как раз не рядовые православные христиане, а иерархи высшего сана. Вот как описывает создание РПЦ МП Глеб Якунин в той же статье:

«С точки зрения православных канонов, благодатные структуры управления Церковью могли быть воссозданы только по действующим на тот момент каноническим правилам, и лишь затем, согласно этим правилам, они могли быть изменены. Но в нарушение всех канонических норм в 1943-45 гг. богоборческой властью была создана совершенно новая, чуждая православной традиции религиозная организация тоталитарного типа, с новыми, ранее не существовавшими церковными правилами, со структурой управления, копирующей сталинское политбюро („митрополитбюро”) и фактически подходящей под модное ныне определение „тоталитарная секта”, не имеющей ничего общего ни с российскими, ни со вселенскими каноническими правилами православия».

"Государство позволило Русской Православной Церкви играть особую, доминирующую роль в общественной и политической жизни страны", - говорится в меморандуме Парламентской Ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ), принятом на заседании в Страсбурге в 2002 году. Как отмечается в документе, "на практике это выливается в то, что православные священники имеют очевидные преимущества по части служения в школах, воинских частях, больницах и тюрьмах". С резкой критикой действий Московского Патриархата выступил на сессии представитель России Сергей Ковалев, который заявил, что Русская Православная Церковь "настойчиво стремится вернуть себе положение государственной религии, к которому она привыкла на протяжении веков". С. Ковалев полагает, что трудно найти страну, где иерархи религиозной организации имели бы государственную охрану, государственный транспорт и прочие подобные привилегии. О государственном обеспечении патриарха, еще в 1995 году Глеб Якунин писал следующее: «Патриарх Алексий II имеет 2 бронированных правительственных ЗИЛа, президентскую охрану, кремлевскую спецсвязь. Даже по краям его патриаршей кафедры в храме стоят теперь „двое в штатском” без видимых признаков религиозности. Такого нет ни у одного греческого патриарха, ни даже у Папы Римского!»

В октябре 2004 года по инициативе Свято-Филаретовский православно-христианского института о. Г. Кочеткова, журнала "Вестник РХД" и РГГУ состоялась Международная научно-богословская конференция "Вера - диалог - общение: проблемы диалога Церкви и общества", прошедшая в конференц-зале библиотеки-фонда "Русское зарубежье". Основатель РГГУ Юрий Афанасьев в докладе "Взгляд невоцерковленного на трудности диалога с РПЦ" заявил, что в нынешнем своем состоянии РПЦ в лице Московской патриархии в принципе не способна на диалог. Он подверг резкой критике позицию МП, которая, по его словам, "за последние 15 лет не оправдала надежд народа и взяла курс на сотрудничество с властью, поддерживая ее (власти) авторитарные тенденции и тесно сотрудничая с силовыми структурами". "Нисколько не улучшив моральный климат в обществе, Церковь претендует на моральный авторитет, допуская в своей среде рост националистических, фундаменталистских тенденций". Для него очевидно стремление РПЦ к "идеологической монополии" и клерикализации образования. Нарисовав столь "мрачную картину", выступавший все же выразил надежду на диалог Церкви и общества, который возможен в том случае, если общество станет "полноценным гражданским", а Церковь "признает ценности этого общества, не поступаясь при этом основаниями христианства".

Из последних публикаций на эту тему можно привести статью (http://www.kecu.ru/press/essays/270) под названием «Выход из тупика» проректора Кубанского Христиаского Евангельского университете Евгения Князева, в которой он оглашает результаты одного исследования:

«В конце 2006 года Институт Европы Российской Академии наук опубликовал доклад № 173 под названием "Религиозность в России в 90-е годы XX – начале XXI века". Д.Е. Фурман и К. Каариайнен посвятили свое исследование отношению к религии в российском массовом сознании после падения коммунистической системы. Работа была основана на результатах социологических исследованиях российской религиозности, проведенных РАН и Академией наук Финляндии в 1991-2005 гг. Авторы доклада предлагают результаты исследований, которые не должны быть проигнорированы протестантским сообществом России. Вывод, к которому приходят исследователи, таков, что демократические порывы в нашей стране окончательно дискредитированы и общество стремительно движется к устойчивой связке государственного института с православной церковью как ее идеологической подпоркой. На протяжении всей истории России византийская модель христианства доминировала. Княжеская, а после царская власть всегда была тесно связана с православной церковью. В эпоху коммунизма произошла смена идеологии, но церковь (РПЦ МП) осталась по-прежнему важным элементом в сознании нашего народа. После развала СССР и наступивших демократических реформ ситуация начала стремительно развиваться в сторону симфонии государства и церкви. Россия оказалась в весьма интересной ситуации, когда ради общественного мнения (в угоду Европе и США) стало формироваться демократическое законодательство, а на деле местными чиновниками – осуществляться клерикальная модель власти».

Далее Князев говорит: «С устрашающей скоростью растет народная поддержка идеи, что РПЦ МП должна обладать определенными привилегиями в России... Авторы доклада делают вывод, что "Церковь и власть – снова вместе, как до революции 1917 г., и укрепляют друг друга. Демонстрируемая Путиным серьезная православная религиозность, несомненно, способствует его популярности. Церковь как бы переносит на Путина свой авторитет. С другой стороны, религиозность президента способствует и дальнейшему усилению "проправославного консенсуса", роли религии как символа единства, ибо президент также переносит свой авторитет на Церковь"».

Понимает ли православный народ, что за его спиной духовные иерархи устраивают политические интриги, вступив с государством в преступную связь? Понимают ли это и те клирики, которые видят в этом срастании Церкви с религией отступление от евангельского учения? Оставил ли сам патриарх свое бывшее занятие – преданную службу во благо советского правительства? Осознает ли Православная церковь, что никак не позволительно завязывать столь тесную дружбу с государством, поскольку, как повествует история таких отношений, все они заканчивались плачевно. Государство просто эксплуатировала Церковь в ответ на земные поблажки и поощрения. Однако, судя по последним заявлениям зампреда Отдела внешних церковных связей Московского патриархата (ОВЦС МП), протоиерея Всеволода Чаплина на международной встрече экспертов 20 марта 2007 года, современное православие снова заигрывает с огнем, претендуя на ряд привилегий со стороны государства: «освобождение от налогов, доступ в школы и армию, государственное финансирование, политическая поддержка, доступ в национальные СМИ".

Пока же в руководстве РПЦ МП видно лишь тесное, но неевангельское сотрудничество с государством. Об этом без смущения говорят обе стороны. Например, в статье на сайте "Правая.ру" с заголовком "Путин и атомное православие" (http://www.pravaya.ru/look/10829) по поводу недавнего признания Президентом России Церкви в качестве одного из оплотов государства говорится следующее: "Путин связал Православие с внутренней безопасностью страны, а ядерное оружие – с ее внешней безопасностью вовсе не случайно. Это комплексная "русская защита" для обороны от бесов и для обороны от людей, чаще всего научаемых теми же бесами». На наш же взгляд, сама эта оборона при помощи «атомного Православия» вполне претендует на обладанием статусом если не одержимости, то заблуждения. Почему? Потому что под личиной борьбы с бесами скрывается все то же участие Церкви в политике, фактически использование ее не по назначению. Церковь забыла о своем призвании, превратившись уже в который раз в служанку государства, стремящегося к неограниченной власти не только над жизнью людей, но и над их убеждениями.

Лишь единицы православных христиан боятся сращивания Церкви с государством, не имея возможности стереть из памяти ошибки прошлого. Вот что пишет один из православных узников сталинских лагерей, о. Арсений (Стрельцов): «Говорите, что коммунисты верующих пересажали, церкви позакрывали… Да, внешне все выглядит так, но давайте посмотрим глубже… В народе упала вера, люди забросили многое дорогое и хорошее. Кто виновен в этом? Власти? Виноваты мы с вами… Вспомним, какой пример давала интеллигенция, дворянство народу, а мы, священнослужители, были еще хуже всех. Из детей священников выходили воинствующие атеисты, безбожники, революционеры, потому что в семьях своих видели безверие и обман. Задолго до революции утратило священство право быть наставником народа, его совестью. Священство стало кастой ремесленников. Из огромного количества монастырей, покрывавших нашу землю, лишь пять или шесть были светочами христианства, его совестью, духом, совершенством веры. Это – Валаамский монастырь, Оптина пустынь, Дивеевская обитель, Саровский монастырь, а остальные стали общежитиями почти без веры… Что мог взять народ от таких пастырей? Какой пример? Плохо воспитали мы сами народ свой, не заложили в него глубокий фундамент веры. Вспомните все это. Вспомните! Поэтому так быстро забыл народ нас, своих служителей, забыл веру и принял участие в разрушении церквей…» (Отец Арсений. М., 1994. c. 25, 58-59).

Русская Православная Церковь в лице своей иерархии дает для этого отношения достаточно поводов. Духовные лидеры современной РПЦ при помощи политики пытаются вернуть себе былое господство при царе. Известно, что до революции 1917 года Православной церкви принадлежало свыше 1 млн. десятин земли, 84 завода, 436 молочных ферм, 603 конюшни. Годовые поступления в государственную казну от церковных доходов перед революцией составляли 7 млн. рублей. (Ежегодный доход только одной Троице-Сергиевой лавры до революции составлял 1 млн. 369 тыс. рублей). Из царской казны на содержание духовенства тратилась сумма до 18 млн. рублей. Сама по себе хозяйственная деятельность церкви похвальна, однако она должна вестись в рамках требований христианской этики. Православные христиане еще не успели отойти от скандалов 90-х годов, связанных с беспошлинной торговлей РПЦ МП табаком, золотыми изделиями и спиртным, получением квот на экспорт нефти и отловом ценных пород рыб и превращением иконно-книжных лавок в сеть по продаже изделий из контрабандного золота. Получается, что многие храмы РПЦ сегодня построены на греховным путем полученные деньги.

Сегодня, как и во времена Лютера, церковные доходы идут на строительство поражающих воображение соборов и наполнение их дорогой утварью. В доказательство этому можно привести хотя бы строительство новых, принадлежащих РПЦ МП супермаркетов в центре Москвы. Строительство трех из них уже началось. В данный проект предполагается вложить 25-30 млн. долларов. Каждый торговый центр будет иметь площадь 3–10 тыс. квадратных метров. Другие гостинничные и торговые точки РПЦ МП получили широкие льготы по оплате аренды городской недвижимости. Государство, фактически узаконило финансовую и коммерческую деятельность РПЦ МП. Разумеется, получив землю в собственность, она начинает использовать ее в отнюдь не богоугодных, а чисто коммерческих целях. Вся Москва знает, что храм Спас на Крови построен на средства нечистоплотных спонсоров.

Дело доходит до святотатства, поскольку торговая православная сеть возводится прямо на территории храмов. Как же не поднимется на РПЦ бич Иисуса Христа, который не раз изгонял религиозных торговцев из иерусалимского храма? Ватикану принадлежат обширные земельные угодья, на которых построены магазины и гостиницы, приносящие солидную прибыль, однако, размещение супермаркетов в церковной ограде строго запрещено. Все это сращивание православия, политики и коммерции в один преступный узел вызывает критику как в адрес РПЦ, так и власть имущих – с разных сторон. В качестве примера можно привести стихотворение «Пасхальное» современного поэта-сатирика Андрея Орлова, хотя его поэзия часто облачена далеко не в благовидную форму:

Примечательно, что именно стремление высшего духовенства к обогащению за счет «пожертвований» и поддержка им такой же эксплуатации со стороны царизма на фоне повсеместного обнищания простых людей оттолкнуло народ от веры в Бога и привело его к революции. Неужели современная РПЦ желает повторить эту историю? Ей уже давно пора упростить свой культ и обратиться от обрядов и обогащения иерархов к проповеди Евангелия и христианской взаимопомощи. Наверное, этот вопрос является самым взрывоопасным для православия, поскольку назревает ситуация, когда рядовым православным просто надоест кормить тех, кто ничего для них не делает, и они начнут реформы «снизу».

Яков Кротов пишет о партнерских отношениях патриарха с правительством Путина следующее: «Парадоксальным образом, при коммунистах Церковь была единственной организацией, финансово независимой от правительства и даже дотировавшей разные правительственные глупости вроде Фонда мира. После падения коммунизма финансовая зависимость Церкви от казны стала лавинообразно нарастать. Вины лично Патриарха в том нет, он скорее сумел в условиях всеобщего обнищания найти более-менее твердый источник денег. Нравственно он считает свою позицию неуязвимой, подчеркивая, что "финансовая помощь в восстановлении храмов и монастырей", которую оказывают власти, очень незначительна "в сопоставлении с колоссальными потерями и разрушениями, понесенными Церковью за годы гонений" . Но если сравнивать с тем, как компенсируют потери другим жертвам коммунизма, то счет выходит другой... На протяжении всех 1990-х годов доброжелатели Патриарха часто пытались приуменьшить его компетенцию именно в этой сфере (церковного управления), чтобы освободить от ответственности за репрессии в адрес "либералов", начиная с отца Глеба Якунина. После того, как в 1997 году бессудно расправились с о. Георгием Кочетковым якобы за драку в алтаре, а в 1998-м — с о. Мартирием Багиным якобы из-за кражи квартиры (на деле же дерутся и крадут, увы, многие, а эти двое слишком отклонялись от принятых в Патриархии жестких норм повиновения и раболепства), обелять Патриарха стало уже невозможно. Из-за границы стали доноситься более суровые оценки. (Конечно, подчиненные Патриарха продолжают оправдывать все его поступки, как им и положено по должности)» (Архипастырь архистада, Журнал «Итоги», 1999).

Ниже мы приведем свидетельство уже клирика РПЦ о. Олега Стеняева. В своей статье "Об одной особенности миссионерства на современном этапе", опубликованной 15 апреля 2002 года в интернет-журнале «Религия в России» он пишет следующее: «В последние годы произошел странный крен в миссионерской работе. Некоторые миссионеры стали отдавать предпочтение лютой, порой совсем не христианской по духу борьбе с представителями сектантского мира. Подобный крен возник по двум причинам: с одной стороны - до сих пор действует старая советская привычка расправляться с идеологической оппозицией самыми недобросовестными методами, с другой - заимствуются совершенно неправославные, западные методы антикультистов, связанные с копанием в "грязном белье" религиозных оппонентов. Православный миссионер не может являться сыскарем-любителем, для которого самое главное - это поиск компромата. Не должен всецело уповать он и на мощь государства. Да и имеем ли мы, православные христиане, право использовать светское государство как некий жупел, как полицейскую дубинку?»

Разумеется, «поиск компромата» осуществляется не только под влиянием старых (советских) или новых (западных) стереотипов, но и по причине недопустимого слияния государства с Церковью, на что о. Стеняев лишь намекает: «Миссионер, который отодвигает в сторону Слово Божие и берет в руки уголовный кодекс, должен задуматься, своим ли он занимается делом и имеет ли он право называть свою деятельность религиозной. Опыт протестантской контрмиссии неприемлем для православного проповедника. В своей деятельности православный миссионер не должен слепо копировать инославных христиан. Начни православный строить свою миссионерскую работу на серии разоблачений, скандалов, погромов и судов, и мы уже будем иметь дело не с православной проповедью, а с диссидентством. Кстати, первоначально слово "диссидентство" как раз и означало религиозную оппозицию. Не случайно такие горе-миссионеры порой занимаются преследованием своих же православных братьев по вере, несогласных с их методами и мнениями». Примечательно, что священник Олег Стеняев первоначально был клириком Зарубежной Православной Церкви, то есть настоящим церковным диссидентом. В годы зрелой «перестройки» его имя звучало вместе с именем Глеба Якунина и Зои Крахмальниковой. Вот почему ему трудно сейчас ужиться в жесткой структуре РПЦ МП.

Пиком сращивания правительства Путина с иерархией РПЦ является насаждение православия в силовые структуры. Если двадцать лет назад никакой офицер КГБ не мог иметь никаких религиозных убеждений, кроме воинственного атеизма, то сейчас даже глава российского государства Владимир Путин заявляет о себе как о «преданном христианине». Не случайно, одна из восстановленных православных церквей в центре Москвы была сделана патриархом Алексием II приходской церковью силовиков для того, чтобы отправлять духовные потребности сотрудников ФСБ. Недавно директор ФСБ Николай Патрушев и патриарх отметили мистический союз: Патрушев вручил патриарху символический золотой ключ от церкви и икону Святого Алексея, а тот в ответ подарил директору ФСБ икону Богоматери и икону святого Николая. В настоящее время большинство сотрудников государственного аппарата безопасности являются православными христианами, число которых в последнее время пополнилось рядом действующих и бывших офицеров разведки. История цезарепапизма повторяется снова на русской земле.

Власть иерархов РПЦ распространилась и на судебные инстанции. Вспомнить хотя бы судебную тяжбу между митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом (Гундяевым) и журналистом "МК" Сергеем Бычковым. Посетив пятое по счету заседание Московского суда, сам несправедливо обвиненный журналист отмечает: «Оказывается, Церковь не отделена от государства на территории Московского городского суда. Поэтому судьи не могут ни в чем отказать даже церковным функционерам, не говоря уже об иерархах. Слава Богу, что кроме районных и городских судов есть еще Верховный, Конституционный и Страсбургский суды. Остается только надеяться, что они, в отличие от Московского городского, лишены домовых храмов и духовников».

Опасность сращивания лидеров РПЦ и российского государства понимают и сами православные, о чем красноречиво свидетельствует возмущенное обращение православных священнослужителей под названием "Пора пресечь беззаконие", инициированное епископом Анадырским и Чукотским Диомидом (Дзюбаном) в феврале 2007 года. Епископ Диомид и четверо священнослужителей его епархии в своем обращении упрекнули Московскую патриархию в “духовном соглашательстве, подчиняющем церковную власть мирской, зачастую богоборческой власти, в ущерб богодарованной свободе”, а также в “молчаливом согласии вместо обличения антинародной политики существующей власти, приводящей к распаду государства, демографическому кризису и другим негативным последствиям”.

Специализирующийся в области церковных новостей журналист "Новых Известий" Михаил Поздняев так прокомментировал свое впечатление от данной публикации: "Поначалу те, кто знакомился с этим документом, отказывались верить своим глазам. По сравнению с ним детским лепетом показались все публикации СМИ, в которых руководство РПЦ упрекалось в злоупотреблениях властью, коррупции, ведении бизнеса, граничащего с криминалом, лоббировании своих интересов в силовых структурах, образовании, культуре. А тут - не "продажные журналюги", но свой же брат архиерей призвал Патриархию "обратиться от пути отступления от чистоты евангельского, догматического, канонического вероучения и принести плоды достойные покаяния". Ему вторит Роман Лункин из Портала-Кредо-ру: «В Обращении чукотского архиерея услышали свои чаяния и глубинные надежды практически все думающие православные люди, которые в условиях тоталитарной церковной действительности, антисоборности, лишены возможности высказывать свои мысли и открыто, вне, к примеру, Интернета, не могут обсуждать важные мировоззренческие и духовно-канонические вопросы на высшем церковном уровне».

Однако это мнение не только падких на сенсации журналистов. Вот что говорит по поводу инициативы Диомида настоятель храма свт. Николы на Берсеневке (Москва) игумен Кирилл (Сахаров). Отвечая на вопросы корреспондента Портала-Кредо-ру Владимира Ойвина, архиерей заметил: «В принципе все то, о чем написано в этом Обращении, давно известно. Епископ Диомид сказал то, о чем многие говорят давно. Экуменизм никуда не ушел, совместные молитвы, пусть не так открыто и широко, как раньше, имеют место. О. Андрей Кураев, реагируя на Обращение еп. Диомида, говорит, что экуменическая активность снизилась. А как же быть, например, с участием представительной делегации Московского патриархата в большом экуменическом форуме в Бразилии? В середине 90-х годов я, как председатель Союза Православных Братств, был членом Богословской комиссии Московского патриархата. Недолго, правда, – принял участие только в одном заседании в этом качестве. На следующее заседание меня, как и некоторых других "засветившихся" неприязненным отношением к экуменизму, уже не пригласили, в новых списках мы себя уже не нашли. От того заседания у меня остался любопытный документ, подписанный несколькими участниками заседания, известными богословами, в т. ч. двумя епископами. В нем говорилось о желательности "постепенного эволюционирования" нашего участия во Всемирном Совете Церквей – от членства к статусу наблюдателя и о недопустимости совместных молитв с инославными. Увы, мы по-прежнему состоим в этой организации…»

Далее игумен Кирилл признается: «Нам, действительно, необходимо покаяние во всех компромиссах, нарушающих канонические правила и достоинство Церкви, связанных с ее отношениями с государством, особенно, в ХХ веке, включая Декларацию митрополита Сергия 1927 г, где недопустимо отождествляется позиция Церкви с интересами безбожного государства, неправильно трактуются слова апостола Павла "несть власти, аще не от Бога"… и особенно в последние годы, когда мы наблюдаем соблазнительный тандем Церкви и государства по вопросу глобализации».

О необходимости созыва Поместного собора в данном интервью говорится: «Я считаю, что это очень актуально. Все объяснения, которые даются насчет того, почему Поместный Собор не собирается, неудовлетворительны. Я считаю, что это серьезное попрание принципа соборности, что причиной этому является боязнь голоса народа, боязнь, что будут озвучены какие-то неудобные вопросы, решения которых будут добиваться с участием народа. Возьмите пример старообрядцев. Там на Соборах в обсуждении важных церковных вопросов участвуют представители среднего духовенства, представители мирян. И это происходит довольно часто. И там есть критика в адрес церковных властей, но уровень соборности находится на более высокой ступени. Поэтому то, что отменили пункт Устава 1988 года касательно регулярно проводимого Поместного Собора и заменили в 2000 году Архиерейским Собором – по сути, это похоже на тихий переворот».

Что же побудило чукотского епископа Диомида обратиться ко всей православной пастве в обход обычной процедуры, призванной принимать решения «сверху»? Безвыходность ситуации в условиях умышленого игнорирования иерархией РПЦ МП его требований. Нельзя сказать того, что Диомид не пробовал канонический способ обращения к Архиерейскому Собору, на что указывают и сами его противники. "Епископ Диомид уже много лет ставит вопросы так, как он их ставит в этом тексте, и надо сказать, что его мнение разделяется какой-то частью верующих нашей Церкви, и темы, которые он поднимает, нужно обсуждать", - заявил 7 марта 2007 года в интервью телеканалу "Вести-24" заместитель главы ОВЦС протоиерей Всеволод Чаплин. Тем не менее если прямое обращение к Архиерейскому собору может обернуться только отлучением нового реформатора, остается только путь Лютера – разглашение своей позиции всем членам своей Церкви. Этим путем шли многие реформаторы, когда на их требования не обращалось должное внимание или создавалась умышленная проволочка принятия соответствующих решений. Теперь уже во всех приходах РПЦ начался сбор подписей в поддержку инициатив Диомида, так что окончательное решение будет принимать скорее всего Поместный собор, а не Архиерейский. Тот факт, какой оборот приняло дело епископа Диомида, говорит о том, что в числе сторонников Реформации православия стоят не только К. Душенов и М. Назаров, но массы верующих, собирающих подписи и организующих пикеты.

Давайте немного посмотрим на историю вселенского православия, отношения которого с государством унаследовала РПЦ. Мусульманское иго православных патриархов плохо сказалось на церковном устройстве. Турецкий султан был заинтересован в централизованном устройстве Церкви. По этой причине он наделили Константинопольского патриарха исключительными правами, находившимися ранее в ведении местных епископов. Он мог не только самовластно созывать соборы митрополитов и председательствовать на них, но и осуществлять надзор за соблюдением правительственных решений на территории, входящей в юрисдикцию остальных патриархов (Антиохийского, Александрийского и Иерусалимского). При этом патриарх не отказался от права вершить суд не только над церковными делами, но и гражданскими, включая уголовные. Тальберг писал по этому поводу следующее: «Гражданские права и власть константинопольского патриарха представляют явление новое для восточной Церкви и напоминают в некотором отношении папство прежних времен с его светской властью» (Тальберг Н. История Христианской Церкви. М.-Нью-Йорк. 1991. ч. 2. – с. 72).

Патриарх Самуил I (1764-1780) добился от султана некоторых важных уступок (например, избиранием патриарха стал заниматься не султан, а Синод), однако не оставлял желания главенствовать над остальными патриархами. Так, «в 1766 году Самуил со своим Синодом избрал и рукоположил патриархов антиохийского и александрийского, без сношения с этими Церквами... Заручившись распоряжением турецкого правительства, Самуил подчинил в 1766 году автокефальную сербскую Ипекскую архиепископию и в 1767 году – Охридскую в Болгарии» (там же, с. 79). Правда, Самуил предоставил равные права своему Синоду, который с их помощью и низложил его за чрезмерную строгость, причем дважды. В 1860 году к избранию патриарха были допущены не только митрополиты, не входившие в состав Синода, но и миряне. Султан лишь утверждал их общесоборное решение.

Все эти внутрицерковные изменения, однако, не коснулись права главенства Константинопольского патриарха над остальными патриархами. Лишь александрийский патриарх Мелетий Пигас (1588-1601) имел более важное положение из-за духовного упадка константинопольское патриархии в его время. Остальным патриархам приходилось с трудом высказывать независимые суждения. Выдающийся иерусалимский патриарх Кирилл II (1845-1872) во время позорной распри Константинопольского патриарха с болгарскими епископами отказался подписать их отлучение, за что под влиянием константинопольского духовенства в том же году был низложен с кафедры иерусалимскими архиереями. Причиной всех этих бед православия было подчинение Константинопольского патриарха турецкому султану. Эта же причина лежит у основания расколов православия по вопросу предоставления автокефалии получившим государственную независимость национальным православным церквам.