Денис Матусович

СОКРОВИЩЕ

Повесть

Скачать WinZip (Word 97)

 

Часть первая

Марья Сергеевна, героиня нашего рассказа, была женщиной степенной и флегматичной. Жизнь она воспринимала взвешенно, обдуманно и спокойно, и вообще, дух разумного и практического подхода ко всему, что окружало ее, казалось, был самой неотъемлемой частью ее натуры. Коллеги ее не любили, считали "гордячкой". В свою очередь, она ко всем ним, без исключения, относилась со сдержанной, холодной учтивостью, почти пренебрежением. Однако ее ценили и уважали за то, что самые трудные задачи и непредвиденные сложности в работе, ставившие других в тупик, легко решались ею с тем же поразительным хладнокровием и самообладанием.

В молодости она слыла замечательной красавицей и, однако ж, до 35 лет умудрилась не выйти замуж. К каждому, кто желал сближения с нею, она присматривалась через ту же призму разума и практицизма, чрез которую смотрела на все жизненные явления, и, понятно, что ветреные юноши, не видевшие ничего, кроме своей страсти, всецело погруженные в стихию чувств, никаким образом не могли прийтись ей по вкусу.

Вряд ли можно было с уверенностью утверждать, что такое благоразумие Марьи Сергеевны имело что-то общее с корыстью, с видами на дальнейшую, обеспеченную в материальном плане жизнь. Ближе к правде будет назвать это просто врожденным свойством ее натуры. К тому же на то были свои причины, о которых читатель узнает в свое время.

Так или иначе, она осталась незамужнею женщиной, когда все ее подруги уже вышли замуж. Внешне она держалась гордо и независимо, показывая всем цветущим видом, что она ничуть не тяготилась незамужним положением своим, однако, втайне, положа руку на сердце, она сознавалась себе, что давно им тяготилась. В семьях ее подруг и знакомых вырастали дети, принося и радость, и хлопоты, но радость, конечно, искупала все трудности и стеснения, выпадавшие на долю родителей. А у нее никого не было, не о ком ей было заботиться, не за кем ухаживать.

За ее спиной уже начинали шептаться: про нее распространялись слухи и кривотолки на работе, но она делала вид, что их не замечает их, что спокойно может прожить одна; хотя внутри она давно чувствовало, что что-то не так в ее жизни. Как-то оглянувшись на свою незамужнюю жизнь, она вдруг поняла, что проживет ее, не оставив после себя ни памяти, ни потомства. Эта простая мысль больно задела ее, пришло позднее прозрение, что жизнь ее совершенно бесполезна, потому что никому не нужна, потому что никто не прольет и слезы, когда она окончиться. А эгоистичное существование исключительно для себя, мало того, что было безрадостно и пусто, но внезапно показалось Марье Сергеевне чем-то чудовищным; ужасным, было что-то роковое и страшное в том, чтобы пройти этот единственный путь, не оставив после себя никакого следа...

Но желание построить жизнь по-новому и само осуществление этого желания - были вещи совершенно разные, между ними лежала настоящая пропасть. Кому как не ей было лучше всего известно, что не много найдется охотников за нее посвататься, что ледяные искры ее глазах и дотошное благоразумие, возведенное в устойчивый принцип, убьют всякое, может быть, едва теплившееся расположение к ней, что не раз случалось в молодости.

Однажды, придя из гостей домой, Марья Сергеевна почувствовала себя как никогда одинокой и несчастной. После милого воркования детей, оживленного разговора со счастливыми, улыбающимися супругами, внезапная тишина, обступившая ее, показалась зловещей, полной злополучного смысла. Жизнь ее точно не сложилась и не удалась. "Неужели я виновата в этом? Неужели мой характер сделал меня такой несчастной?" - горько вопрошала она себя, прильнув лицом к холодному стеклу, за которым все было темно и сыро, и лишь слабые огни излучали тихое, мягкое и какое-то одинокое свечение, не в силах соперничать с властью ночной темноты.

В комнате все было чисто прибрано, аккуратно расставлено на свои места, все хранилось в идеальном порядке, но было тихо, мертво кругом. Не слышалось звонкого, заливистого смеха детей, не бубнил телевизор, не шуршала газета в руках мужа. Не было того обычного, радостного гула жизни, такого естественного для других, более счастливых матерей и такого желанного то для нее, уставшей от незамужней жизни, познавшей нелегкое бремя одиночества.

Этот унылый, грустный вечер и горькие раздумья как-то подтолкнули Марью Сергеевну усердней размышлять, каким образом лучше всего познакомиться с мужчиной. Все мужчины на улице, кто видели ее, конечно же, думали, что она уже чья-нибудь жена и мать. В этом-то и заключалась вся беда, несмотря на следы былой красоты, восхищавшей юношей в молодости.

Марья Сергеевна действительно отличалась благородной внешностью. Ее постоянная спутница - степенность - наложила свой отпечаток на ее лицо; оно было спокойно, черты - тихи и приятны; из темных, глубоких глаз, казалось, струиться умный, добрый свет, не лишенный той же спокойности и тишины.

Так что шансы Марьи Сергеевны были весьма велики, но как реализовать их в жизни - было еще загадкой для нее.

 

II

Как и у всякой загадки есть ответ, так и эта загадка легко разрешилась, когда ей случайно в руки попал какой-то журнал, где она увидела рубрику "Служба знакомств". И в самом деле, почему не попробовать этот вариант? Попытка не пытка. Неужели она в чем-то хуже других, неужели не имеет право на простое человеческое счастье: любить и быть любимой?

Эти думы ее всерьез увлекли, а мысль о возможном счастье навевала радостное предчувствие, скрасила ее одинокую жизнь, осветила яркой зарницей серую беспросветность будней.

Когда Марья Сергеевна купила конверт и положила перед собою чистый лист бумаги, она, кто бы мог подумать!, ощутила в груди какое-то сладостное замирание. Это случилось, можно сказать, впервые; ее степенность умеренный, холодный, деловой практицизм отступил куда-то далеко-далеко, на самый последний план. Она мысленно пыталась представить себе ЕГО, и от этого ее рука немножко дрожала.

Она сообщила о себе необходимые данные, просила подыскать ей человека, соответствующего ее понятию о том, какой должен быть мужчина.

Дни, прошедшие до ответного письма, были окутаны какою-то дымкою радостного ожидания. Ушли горькие думы об одиночестве, о ненужности и бесследности своего незамужнего существования. Письмо она ждала терпеливо, и само ожидание внесло новую, живительную струю в ее жизнь, полную раньше мрачной безнадежности, в чем-то схожую с тупиком, когда знаешь, что, сколько бы ни двигался вперед, там непременно ждет лишь глухая стена.

Но вот, эта стена разрушена, и уже впереди виден свет, пока еще смутный, неясный, но придет время и...

Увидев письмо в почтовом ящике, Марья Сергеевна, к собственному удивлению, сильно разволновалась. Вдруг это было не ТО письмо?! Потом она решительно взяла его и торопливо взглянула на обратный адрес... Даже дыхание захватило... Сомнений быть не могло. Писал ей какой-то Анатолий из другого города. Про себя она сразу оценила это обстоятельство, ей почему-то не хотелось, чтобы он был из ее города.

Придя домой и небрежно сняв одежду, она раскрыла конверт, ощутив при этом необычное волнение. Ей вмиг припомнился тот одинокий вечер...

Марья Сергеевна решила немного успокоиться и перевести дух. Какие только казусы не встречались ей на работе, а никогда она так не волновалась. Сердце ее быстро билось, грудь бурно вздымалась. Через миг, не в силах больше сдерживать себя, она стала читать письмо, так и впиваясь в него глазами.

Она пробежала его быстро, взволнованно...

Писал человек, который ее сразу заинтересовал. Видно было, что он так же устал от одиночества, хотел найти приют своей уставшей душе.

"С женщинами я очень робок и застенчив, поэтому мне трудно познакомиться с ними. К тому же, горький опыт учит осторожности и предусмотрительности... Я очень верю, что вы не из тех, кто смеется над святыми и благородными чувствами. В эпоху одичания и вырождения людей, цинизма и безверия, насмешливого отношения ко всему возвышенному, так хочется найти хоть одну живую душу! Хотя бы один огонек в сердце, неравнодушном и нехолодном! Я очень надеюсь, что вы не разочаруете меня и не нанесете рану сердцу, которое не имеет ни одного живого места, куда бы не наносили раны, и которое бы пощадили люди", - писал ей Анатолий.

Марью Сергеевну очень тронул этот нежный, лирический и немного грустный тон письма. Ей очень захотелось свидеться с человеком, так искренне написавшим ей, постараться утешить его больное, израненное сердце, а, может быть, утешиться самой...

Она еще подумала, что такие люди, как он, очень редки в настоящей жизни, приучающей быть расчетливым, сильным, забыть все нравственные ценности в погоне за своей выгодой.

Быть может, это ее судьба, ее единственный шанс, который посылает небо, так редко милостивое к ней. Она отвечала тот час же. В письме она выражала желание встретиться и поговорить по душам, была не против, если бы Анатолий приехал к ней сам. Пока она писала, ее лицо, бывшее доселе печальным, разгладилось и улыбалось.

Когда она отнесла письмо на почту, то почувствовала, как радостный трепет предчувствия какой-то удачи пробегал по телу, и чувствовала, как губы помимо ее воли улыбаются.

С той поры ее начало охватывать беспокойство и волнение, вовсе ей ранее не свойственное. Ей стало казаться, что на пути к манящему, сияющему всеми радужными красками счастью встанет неизбежное препятствие, что счастье не даться ей просто так.

Сотни дурных, неотвязных мыслей крутились надоедливым роем в голове. Письмо могло где-нибудь затеряться и не дойти до адресата, а Анатолий будет ждать... Может быть, подумает, что она раздумала завязывать с ним переписку. А что, если с ним произойдет что-нибудь плохое? Или с ней?

Ведь ни у кого нет уверенности, что даже через час с ним будет все в порядке, он не подхватит болезнь, не потрясет его горькое известие, или что он не будет погребен под обломками собственного дома! Как хрупко человеческое счастье! Как редки и неожиданны и кратковременны минуты чистой радости, этой гостьи, этой случайной спутницы нашей многотрудной жизни!

Казалось Марье Сергеевне, что все неистовые бури, смерчи и ураганы житейского моря так и ждут случая, чтобы обрушиться на хрупкий и тоненький расточек ее надежды, чтобы растерзать и стереть его в пыль...

Но вскоре напряженное и тягостное настроение Марьи Сергеевны сменилось новою радостью. Она получила письмо от Анатолия. Он писал ей, что был очень рад, когда получил ее приглашение. Он назначил день, в который ему удобнее всего было приехать, и теперь ожидал ее письма, где бы она выразила свое несогласие или согласие.

Марья Сергеевна сама не знала, почему повлажнели ее глаза, когда она читала строчки, написанные уже знакомым, аккуратным подчерком. Она встала из-за стола и пошла в ванную комнату, чтобы промыть глаза. Сердце трепетало. "Неужели это мое счастье? - повторяла она радостно про себя. - Неужели оно так близко?" Она прекрасно знала, что радуется слишком рано, не узнав хорошенько того человека, на которого возлагала столько надежды, зная его лишь по письмам. Но трезвый голос разума, который так подвел ее когда-то, теперь не имел того определяющего значения, что раньше. Ее душа, потянувшись к новой надежде, новым, захватившим ее чувствам, протестовала против оков, которые налагал разум на полет ее мечты. Она поддалась новому порыву, радостному ожиданию грядущего счастья, и никто не имел право охлаждать его.

 

III

В день ЕГО приезда Марья Сергеевна проснулась рано. День обещал быть теплым и солнечным. Хотя стояли уже последние дни сентября, погода была по-летнему мягкой и недождливой.

Марья Сергеевна встала и подошла к окну. Что готовил ей этот новый, замечательный день? Что ждет ее сегодня? Быть может, ей удастся перехитрить злодейку-судьбу и начать новую, счастливую жизнь?

Лицо Марьи Сергеевны улыбалось и в то же время было задумчиво и одухотворено. Солнечные лучи уже хлынули горячим потоком на сонный город и разбудили его. Он еще нежился в дремотной неге, однако, неумолимый день наступал и входил в свои права...

Небо было чисто, лазурно, сверкало несколькими жемчужинами-облачками в эмалевой голубизне. Вид бескрайнего, раскинувшегося по всей длине в бесконечность, властного неба всегда увлекал Марью Сергеевну. Что бы ни происходило на земле, какие бы страсти ни кипели внизу, оно было тихо и безмятежно, смотрело на людей задумчивым взглядом, и манящая загадка вечности сквозила в этом таинственном взоре.

Марья Сергеевна встряхнула неубранной головой и глубоко вдохнула прохладный утренний воздух. Потом она пошла в ванную комнату умываться. Ей предстояло сделать еще немало дел: купить продукты, сготовить, накрыть стол. Все это она проделала, безоглядно поглощенная лишь своими сладкими думами о предстоящей встрече. Не раз она пыталась представить себе, каким будет этот долгожданный вечер, но всякий раз ловила себя на той мысли, что ее ждет невыдуманное счастье, но самое что ни на есть настоящее, и от этого сладкая истома подкатывала к сердцу, к тому самому сердцу, которое давно должно было разучиться чувствовать.

Но природа брала свое. С удивлением и радостью, прислушиваясь к своему сердцу, она начинала понимать, что чувства могут одаривать человека неслыханной радостью и блаженством, что добрая часть полноценной и счастливой жизни - именно в них.

Весь день до обеда промелькнул незаметно. Марья Сергеевна успела сделать за это время все, что планировала: купила еду, сготовила ее, накрыла стол белоснежной скатертью и аккуратно разместила на нем различные блюда. Надо отдать ей должное - хозяйкой она была замечательной.

Чем ближе продвигалось время к обеду, тем сильнее ощущала она, что к ее радости и оживленному, приподнятому настроению начало примешиваться какое-то волнение и беспокойство. Но это ничего. Все было впереди!

Ее будущность, новая жизнь, новые надежды... любовь - то загадочное и манящее чувство, о котором она столько слышала, но которое не довелось испытать. Стоило ли огорчаться, сожалеть о чем-то? Оглянись назад, а там… холод и тьма, без чувств, без надежд, серое существование одиночество горькое и безрадостное …

Когда стол был накрыт и Марья Сергеевна красиво и празднично принарядилась, она, в ожидании Анатолия, решила перечитать его письма. Давно она хотела это сделать, однако все не подходило время. Теперь оно подошло. В первый раз она читала их бегло, торопливо, а на сей раз - медленно и внимательно.

По всей видимости, кто-то в прошлом нанес ему глубокую сердечную рану, которая еще не совсем зажила. Так мог писать человек, уже много повидавший зла на своем веку, перенесший огромное число потерь, бед, разочарований. Его голос, не утерявший лиричности, был, однако, раздумчив и очень грустен. Это был голос человека, много пережившего и передумавшего, так и не нашедшего в жизни покоя и радости.

Как вдруг встрепенулось, как забилось сердце Марьи Сергеевны! Ее охватила внезапная жалость к нему. Ей захотелось утешить это больное, израненное, избитое жизнью сердце... прижать к себе с материнской нежностью, как плачущего ребенка, сказать, что он не одинок, что есть кто-то другой, кто хочет облегчить его боль, кто сопереживает ему, кто по-человечески сочувствует его душевным терзаниям...…

Однажды Марья Сергеевна увидела одного ребеночка, лет 5-6. Он был совсем один посреди многоголосой и спешащей толпы, такой маленький. Где были его родители - неизвестно. Он ходил растерянно по тротуару и грустно заглядывал прохожим в глаза, невольно подымая ручонки. Он казался брошенным на произвол судьбы, такой одинокий и совершенно беспомощный в людской сутолоке, не зная, что делать, тщетно разглядывая прохожих, доверчиво ища тепло материнских глаз.

Потом какая-то женщина, видимо его мама, схватила его на руки и унесла, однако, тот эпизод, когда мальчик был абсолютно потерян, глубоко запал Марье Сергеевне в душу.

В этом случайном приключении маленького мальчика она словно увидела аллегорический образ своей жизни, своей судьбы...

Жизнь забросила ее в водоворот событий, в пучину жизни, и она порою совершенно терялась в нем, ощущала, как будто кто-то добрый и сильный покинул и оставил ее, от чего было щемящее душу одиночество, чувство потерянности, заброшенности в этом омуте жизни. Ей иногда казалось, будто она попала в чужую, неродную ей страну, оставленная крепкой, направляющей родительской рукой...

Марья Сергеевна, с задумчивым видом, собрала письма и положила их в свой ящик. Чтение пробудило в ней множество дум и воспоминаний. То, что случилось с него когда-то быстро, что пронеслось в мыслях и кольнуло душу, когда она увидела того потерявшегося ребенка, теперь выросло перед нею в гигантских размерах и властно заявило о себе. Неустроенность и неуютность ее жизни проистекала не только из-за одиночества и незамужнего положения. Всю жизнь она чувствовала себя как будто в какой-то чужой стране, в каком- то неродном, чужом краю, потому что не знала цели и смысла своего жизненного странствования Что крылось за порогом смерти, вид которой всегда ужасал и навевал тягостные думы? Что означала эта манящая загадка бескрайнего неба? И почему, почему это разъедающее ощущение своей заброшенности, покинутости и оставленности? Кем она покинута? Кто ее оставил?

Но это были слишком серьезные, слишком смелые вопросы, которым она еще боялась прямо и честно заглянуть в глаза. Тем более накануне встречи стоило ли предаваться этим "проклятым" вопросам, которые еще никто не решил, да и вряд ли решит? - размышляла она. Быть может, это всего лишь плоды тех болезней души, которые являются неизменными спутниками одиночества? У других людей, занятых семьей и детьми, она никогда не замечала склонности к размышлениям на подобную тему.

 

IV

Ее раздумья перебил звонок в дверь, от которого вздрогнуло сердце и сильно забилось. Несколько смущенная, но несказанно обрадованная, она пошла открывать. На пороге, перед нею, стоял незнакомый мужчина, одетый в нарядный костюм и державший в руках цветы. От неожиданности Марья Сергеевна тихо ахнула и отступила назад. Ее щеки заалели, а губы улыбнулись.

- Это вам, Мария Сергеевна, - услышала она немного хриплый от волнения голос Анатолия.

- Спасибо... - растерянно произнесла хозяйка и посмотрела на своего гостя. Ей никто и никогда не дарил цветы.

Внешностью Анатолий был немного странен, и странность эта чуть ли не доходила до комичного. Голубые глаза смотрели немного наивно и даже чуточку глуповато, однако в них светилась глубокая, искренняя радость. Волосы рыжеватого цвета смешно кудрявились и почему-то были так длинны, что падали на плечи. Смешная внешность входила в разлад с несоразмерно развитою мечтательностью, заметной во взоре; большие, натруженные руки поразительно не гармонировали с тонкими, аристократическими чертами лица, а его смущение от первой встречи с незнакомой женщиной дополняло и усиливало то невольное впечатление чего-то неуклюжего, неловкого, неповоротливого, создаваемого его внешностью.

- Вы проходите, проходите, - вдруг засуетилась хозяйка. Она взяла цветы и поставила их в вазу. Пахли они удивительно.

Когда Анатолий вошел в комнату, торопливо приглаживая волосы, она пригласила его за стол. Сама она села напротив него. Чувство неловкости и скованности еще не прошло. Марья Сергеевна и он рассматривали друг друга.

- Угощайтесь пожалуйста, - сказала хозяйка.

- Спасибо, - услышала она робкий ответ и в тот же момент заметила, что его рука, взявшая ложку, дрожит.

- Очень вкусно, - похвалил Анатолий, опробовав угощение. Еще несколько минут прошли в молчании.

- Вы прямо с вокзала ко мне? - спросила Марья Сергеевна, чтобы что-нибудь сказать.

- Нет, я из гостиницы к вам. Я там оставил свои вещи.

- Спасибо за цветы, у вас очень хороший вкус. Анатолий внимательно посмотрел на нее.

- Вы не сердитесь, что я так задержался?

Она подняла на него глаза и дружественно улыбнулась.

- Нет, что вы.

- А я хотел вам позвонить, предупредить. Потом хватился, что не знаю вашего телефона...

Она в пол-уха слушала его рассказ о мытарствах в гостинице. Приглядываясь к нему и стараясь сделать это как можно незаметнее, она пыталась определить, что это за человек.

- Вам не кажется это странным? - наконец, услышала она.

- Что именно?

- То, что мы сошлись как-то необычно, по переписке, через службу знакомств?

- Да, действительно, это не совсем традиционный способ знакомства. Помолчали. Наконец, она решилась, подняла голову и прямо заглянула в его глаза. - Хотя это даже лучше, - неожиданно прервал затянувшееся молчание ее гость.

- Почему вы так считаете? - заинтересованно спросила она.

- Просто всегда кажется, что где-то там, в "прекрасном далеке" от тебя живут люди, которые намного лучше тех, что окружают тебя повседневно. И письмо я написал вам, самое первое, помните? (Она кивнула) почему-то твердо веря, что вы совсем не похожа на тех, что я вижу вокруг. Вы согласитесь, наверное, что малознакомому, случайному попутчику, который, может быть, с вами больше никогда уже не встретиться, можно рассказать намного больше о своей жизни, чем даже родному человеку... Да, насчет моих писем… что вы подумали, когда прочитали их?

- Они мне очень понравились. Тон ваших писем показался мне очень искренним и доверительным, а мне нравиться, когда люди делятся сокровенным.

- Даже не знаю, что на меня нашло тогда, - сказал Анатолий глубоко вздохнув.- Хотелось кому-нибудь высказаться, доверить свою боль, открыться. Так, знаете, устал от грубости, злобы, цинизма. Живешь как на Северном полюсе: вокруг лишь холод и мрак полярной ночи. Сердца промерзли насквозь и ни одной души, в котором бы сохранилась теплота! Очень трудно так жить. Я уже совсем отчаялся. Единственное утешение - это книги, большей частью старые, написанные еще в то время, когда люди умели ценить благородство и товарищество, когда слова; самопожертвование и любовь к ближнему, прощающая, не помнящая зла - были не пустым звуком, как сейчас.

- А у вас никого не было рядом, кто мог бы помочь, поддержать вас? - спросила Марья Сергеевна.

- У меня? - Анатолий смутился. Видимо, вопрос застал его врасплох.

- Если хотите, то не отвечайте.

- Нет, - сказал он, подумав, - я отвечу. Но как бы вам объяснить? Я вырос и воспитался, если можно так сказать, на книгах и высоких нравственных идеалах. Меня восхищали герои с очень высокими понятиями о чести, долге, и я даже хотел им подражать. Но жизнь, конечно, разбила в пух и прах все мои мечты прожить свой век достойно, во всем руководствуясь высокими нормами морали. Я полюбил одну девушку, она казалась мне самим воплощением чистоты и невинности. Она ответила мне взаимностью... мы поженились. Потом был ужас. Я оказался так слеп! За красивой внешностью таилось ужасное содержание Сколько я выстрадал, сколько перенес! Все было хорошо, пока она не села на иглу. Пошли скандалы, сцены. Затем - измены с ее стороны, ложь, а потом и полная деградация. Умерла от передозировки… Страшно, если человеком овладеет порок. Человек легкомысленно относиться к нему, заигрывает с ним, а как окажется в его власти, то не может выбраться. Сколько раз она со слезами обещала мне бросить колоться! Но потом все шло по-новой. Пропажа вещей из дома, блуждание по притонам… Не приходила домой несколько дней, искал ее по притонам, приводил ее домой в самом плачевном состоянии, выхаживал, приводил в чувство, откармливал отпаивал… Но все начиналось опять, порочный круг… И тогда я задумался: а есть ли вообще так сила, которая бы могла вытащить человека из болота пороков? Сколько я с ней намучался, настрадался, но ничего не смог поделать. Порок оказался сильнее всяческих увещеваний, всяких доводов разума…

Анатолий опять тяжело вздохнул. Видимо, воспоминание об этом все еще доставляло ему страдание.

- Извините, что я... спросила об этом.

- Ничего... Самое страшное началось после. Пришло горькое разочарование буквально во всем, во всех идеалах, во всех высоких устремлениях, впитанных с детства. Красота, любовь, природа, творчество - все, что цениться в этом мире, что, как считается, украшает нашу жизнь, что поднимает человека о уровня животного до немыслимых, небесных вершин- все оказалось лживым, обманчивым, как красивый мираж, обернулось сплошным разочарованием.

Я тогда понял и убедился на горьком опыте, что все идеалы благородства, высшие ценности, до которых доросло человечество, остались где-то позади, далеко в прошлом, в книгах, стихах, музыке, а в реальной жизни царствуют совершенно другие законы. - А вы сами занимались творчеством?

- Да. Я писал стихи, писал прозу. Впечатления, мысли, чувства, переполнявшие меня, находили свое выражение в образах. И это меня очень увлекало, просто завораживало... Но все, мною написанное, высмеивали, и я думаю, справедливо. За их наивность и излишнюю сентиментальность.

С тех пор я ушел в тень.

Да и о чем писать? О природе? Раньше она меня восхищала, и это восхищение заполняло самые глубины моего сердца. Я долго мог быть наедине с нею. Ее величавое молчание казалось мне признаком какой-то еще недоступной нам, высшей мудрости. Но однажды я увидел, как разразилась страшная гроза, вспыхнуло дерево, в которое врезалась тяжелая молния. Потом стал свидетелем наводнения. Видел и то, как извлекали людей из-под обломков домов после страшного землетрясения. Казалось, природа жестоко мстила за какую-то кровную обиду. Такой стихийной, разрушающей силы, которая таилась за красивой, безмятежной наружностью, я, признаться, никак не ожидал. Да и мирная природа не так уж безобидна, вспомните хотя бы мистический ужас Гоголя перед ясным, безоблачным днем, когда "ни один лист в саду не шевелиться", когда все замирает в мертвом оцепенении, и наступает ужасная тишина...

Один герой у Достоевского однажды зашел в горы, в ясный, солнечный день. Перед ним было блестящее небо, внизу озеро, кругом горизонт светлый и бесконечный... И он долго смотрел и терзался, простирая руки в эту светлую синеву, и плакал. Он видит, какое единодушие парит в природе, что "каждая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во всем этом хороводе участница, место знает свое, любит его и счастлива, что каждая-то травка растет и счастлива”, и томиться тем, что не может пристать к этому "всегдашнему пиру", не может отыскать и занять свое место на этом празднике. Он мучительно ощущает, что все живое знает свой путь, с песнью отходит и с песнью приходит, а он один ничего не знает, ничего не понимает, но всему чужой и выкидыш. Тем самым природа возвещает о какой-то таинственной, радостной жизни, о неведомом, полноценном бытие, которое совсем рядом, близко к человеку, но которому он чужд и из которого исключен.

А потом, когда я не находил себе места от сердечной раны, когда моя любимая умерла, я много времени проводил наедине с природой и осознал, до какой степени природа равнодушна к нашим горестям. Как писал Пушкин: «И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть и равнодушная природа красою вечною сиять» .

Тургенев как-то, оставшись наедине с природой, оказавшись в глухом, диком лесу, вдруг почувствовал свое ничтожество, кратковременность людского века перед этим устремленным на

него перстом вечности. Да и что такое человеческая жизнь перед вечностью? Что такое человек перед громадными, неисчислимыми просторами земли, не говоря уже о космосе? Он оглянулся на свою жизнь и понял, что искал, ждал, вот-вот счастье нахлынет потоком, и оно не пришло, ни одна капля не коснулась алкавших губ. И тогда у него вырвался стон, щемящий, прощальный гимн безвозвратно ушедшему счастью, былой любви. Я так часто читал его, такое созвучие находил в нем со своими ощущениями, что запомнил его наизусть…

- Расскажите, пожалуйста, - встрепенулась Марья Сергеевна, - очень интересно.

- "О, сердце, к чему, зачем еще жалеть, старайся забыть, если хочешь покоя, приучайся к смирению последней разлуки, к горьким словам: "Прости" и "Навсегда". Не оглядывайся назад, не вспоминай, не стремись туда, где светло, где смеется молодость, где надежда венчается цветами весны, где голубка-радость бьет лазурными крылами, где любовь, как роса на заре, сияет слезами восторга; не смотри туда, где блаженство, и вера, и сила, там не наше место!" - грустным, щемящим душу голосом декламировал Анатолий. Он как-то разволновался, весь оживился, сутулая его фигура расправилась, глаза засверкали необычайно. Голос его приобрел оттенок страстности и патетичности. Это, вероятно была его лебединая песнь, самая искренняя и задушевная исповедь, самое полное раскрытие себя.

- Природа не только равнодушна к человеку, но она, да и все вселенная по словам Паскаля, ополчается на человека, чтобы раздавить его.

И вот, остался я, что называется, "Без Божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви", в кромешной тьме людской ненависти и мелкого деспотизма. Все мое горение, кипение первой крови, мой юношеский трепет, радость каждому прожитому дню, восхищение каждым мгновением жизни ( как у Фауста: "Остановись, мгновение, ты прекрасно!") все осталось позади, как светлый сон, как прекрасный, но - увы! - ушедший праздник...

- Неужели вы так разочаровались во всем прекрасном?! - вскликнула Марья Сергеевна с надрывом в голосе. - И нет никакого возврата, никакого пути назад?

- Лишь в воспоминаниях, - тихо и печально отозвался Анатолий.

"Веселые годы,

Счастливые дни,

Как вешние воды,

Промчались они!"

Воспоминания делают меня на миг "счастливей и моложе". Но они и усиливают боль. Когда окунаешься с головою в прежние радости, вновь ощутишь пыл юности, бодрость, свежесть, здоровые, переполнявшие душу ощущения, а потом оглянешься кругом - какая серость, убогость, оскудение! Какая тоска и беспросветность! Кажется, лучше бы не вспоминал. Они помолчали некоторое время.

- Мария Сергеевна...

- Называйте меня Марией, если вам не трудно.

- Мария, вы не устали слушать меня?

Она взглянула на него повлажневшими, сияющими глазами.

- Нет, говорите. Я уже стала бояться тишины. Со мной никто так не говорил, не был так откровенен. Никто не доверял мне столько много сердечных тайн, кроме вас.

- Вы... прослезились? - удивленно спросил Анатолий. - Но почему? Неужели вас так тронул мой рассказ?

- Если бы вы, Анатолий, знали, как я понимаю вас! Мне так хочется пожалеть вас, утешить… Мне тоже приходится нелегко. Представляете, каково незамужней женщине в моем возрасте все время слышать шепотки за спиной! Я знаю, какими злыми и бесчувственными бывают люди.

- Я где-то слышал такое утверждение: "Весь мир во зле лежит". Поразительно верно! Порою мне, как некогда Льву Толстому, приходиться спрашивать себя: я или весь мир сошел с ума? - Я уверена, что вам это не грозит. Ведь есть немало людей, которые пронесли огонь юношеских идеалов через всю жизнь, через весь ее мрак и ужас. Да и наших русских народных сказках всегда побеждает добро. Я как-то задумалась над этим. Наш народ, сложивший их, хотя и находился все время в рабстве, был убежден, что добро и справедливость восторжествуют. Они сильнее зла.

- Не знаю, правы ли вы, или нет. В одно время мне казалось, что моя судьба кончиться так же, как и у Мартина Идена, героя романа Джека Лондона... Ведь и он тоже был, что называется, ранен красотою, и он так же осознал, какую великую, облагораживающую, очищающую душу силу имеет красота, красота природы, красота великих идеалов, красота любви и творчества. Однако он тоже во всем разочаровался. И даже солнечное сияние, пронизывающее зеленую листву, и глубина небесной лазури, и "знакомый северо-восточный пассат, некогда пьянивший его как вино”, не спасли его. Потому что все прекрасное, все возвышенное осталось в книгах, где-то далеко позади, затерявшись под пылью веков. Мир не понимает красоту, мир ее топчет...

- Вы хотели убить себя?

- Знаете, Тургенев как-то сказал, что смерть возвышает всякое существо, каким бы ничтожным оно ни было. В смерти есть какая-то торжественная высота, а самоубийство - это тем более бунт против низменности и пошлости людской, это вызов филистерству, бездарности, посредственности, мещанству, которые правят в этом мире. Кто-то сказал про самоубийство Вертера: "Когда этот юный герой убивает себя и падает, то поднимается во весь рост". Умереть с вызовом, протестом все-таки лучше, чем влачить дальнейшее жалкое существование. "Нынешний пламенный юноша отскочил бы с ужасом, если бы ему показали его же портрет в старости", - так определил Гоголь ту страшную перемену, которая духовно калечит человека, смеется над его юношеским трепетом пред жизнью.

- Неужели вы всерьез могли мыслить о самоубийстве?- всплеснула руками Марья Сергеевна.- Ах, ведь это страшно, очень страшно! Я где-то читала, что жизнь прекрасна всегда, и даже в глухой, темной тюрьме человек сохраняет способность мыслить, мечтать, творить, и уже это гораздо лучше, чем абсолютное небытие, которое хуже холодного, темного погреба, потому что тогда человек не ощущает ни тьмы, ни холода. Ведь это ужасно! И вообще, зачем же тогда читать книги, стремиться быть духовнее, чище, если это приводит к скорейшей погибели?

- Таков уж этот мир, погрязший в бесчисленных пороках и ненависти.

"На планете, Богом позабытой,

Мир от преступлений изнемог".

Поэт, написавший это стихотворение, был прав. Наш мир - странный мир, мир скорбей и слез. Мир разочарований и потерь. Мир боли и страха. В нем как бы что-то перепутано… поставлено с ног на голову.

Ведь, действительно, в нашей жизни все самое лучшее, чистое, благородное, гениальное - всегда приносится в жертву, всегда гонимо. В мире происходит извечный конфликт: гений и толпа, поэт и чернь, титаны и средние люди. Сколько гениальных, творческих, самобытных талантов, дарований эта толпа, эта чернь гнала, преследовала, устраивала травлю! А потом, словно спохватившись, говорила: ох, извините, мы обливали грязью, мы свели в могилу очень хорошего человека, гения, талант! Мартина Идена стали презирать и ненавидеть, когда он начал творить, писать книги; против него ополчилась вся семья! «Иди, работай», - шипели они на него. Потом даже любимая девушка отвернулась от него. Но книги принесли ему мировую славу, им стали восхищаться, приглашать на обеды все те, кто ненавидел и презирал его за то, что он не прислушивался к их указам искать себе работу. Любимая девушка, как миленькая, пришла к нему, и умоляла жениться на ней, но ему до такой степени опротивело все это лицемерие, притворство, эти «шиканья глупцов», а потом столько же громкие и притворные славословия, что он покончил с собой… Но это пример из литературы. А ведь в жизни происходит точно так же: Жанну Д арк сожгли на костре, посчитали ведьмой, еретичкой, а потом, через несколько столетий возвели в ранг святых. Ахматову, Зощенко, Булгакова обливали грязью, клеймили самыми позорными именами, а потом, после смены идеологии, вдруг стали превозносить и восхищаться их творчеством, их талантом…

Или взять, к примеру, самого совершенного Человека, Который посещал наш мир, самое духовное и милосердное Существо, Которым одаривало нас небо, - Иисуса Христа. Его унижали, били оплевывали, подвергли пытке, а потом мучительной смерти - распяли на деревянном кресте. Закон этого мира нашел свое наивысшее воплощение в Нем, самом чистом и совершенном из всех Существе. Фарисеи, религиозная элита общества, постоянно спорили с Ним, в чем-то Его обвиняли, а потом распяли… А сейчас во всем мире Христу поклоняются как Богу…

Эта участь, участь гонимых и отверженных, рано или поздно постигнет всех истинных гениев на земле. Недаром Лермонтов предупреждал молодого мечтателя: "Как язвы бойся вдохновенья". "Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалываются глаза, Шекспира побивают камнями", - это уже Достоевский, а он знал жизнь. Чего стоит у него "слезинка замученного ребенка" в бунте Ивана Карамазова! Да и что иное происходит в нашем мире, как не торжество порока над добродетелью? Люди до сих пор распинают Христа и смеются над Ним. Распинают не только в себе, но и в других. Самое доброе, самое чистое в человеке, что только дает ему право называться человеком, оплевывается, осмеивается, а торжествует самое грязное и животное.

"Умер героический Патрокл, жив презрительный Терсит." Фундамент жизни колеблется и трясется от человеческой ненависти, эгоизма, и недалеко то время, когда жизнь съедет с рельс, и наступит кромешный мрак и хаос.

- Значит, вы считаете, что в этом мире трудно, почти невозможно жить идеалистом и романтиком?

- Этому меня учит горестный опыт... Но знаете, мне сейчас значительно легче и светлее на душе, когда я выговорил это вам.. "Печаль моя светла.", как сказал поэт. Я редко когда говорю с такой откровенностью. Но вы почему-то внушаете мне доверие и мое сердце с вами как- то отогревается и отдыхает.

- Правда? Я очень рада! Мне так хочется, чтобы вам стало хоть немного легче, чтобы ваш голос не был таким грустным и горьким. Вы заслуживаете лучшей участи. Вам нужен отдых, вы много выстрадали и смертельно устали от жизни... от жизни устали, это я поняла еще по вашим письмам.

- Да, тут вы правы, - согласился Анатолий, - я правда устал от испорченности людей, их злобы и жестокости. Каждое прикосновение с грубостью, грязью глубоко ранит и возмущает меня. Мне очень не хватает чьего-нибудь душевного тепла, заботы… Мне так хочется, чтобы рядом был близкий по духу человек, который все поймет, поддержит, когда уже совсем не можешь и опускаются руки, который может утешить, когда боль становится невыносимой.

Тургенев как-то сказал, что он отдал бы все свои книги, всю славу, весь талант писателя ради той женщины, которая беспокоилась бы о том, как бы он не опоздал к обеду. Так и я. У меня какая-то жажда до общению с хорошими людьми, для которых благородство, честь, любовь - не пустой звук, а алкоголь и деньги - не идол, чтобы приносить себя и других в жертву. Но где эти люди?

- А почему вы не едите? Ешьте, а то все остынет, и вы останетесь голодным, - спохватилась хозяйка.

Она нечаянно взглянула на часы и удивилась. Время пролетело с поразительной быстротой. Хотя прошло несколько часов, с того момента, как они впервые увидели друг друга, Марье Сергеевне показалось, что она давно знает этого человека. Она уже сознавалась себе в том, что чувствует большое расположение к нему. Сострадание к нему перерастало в более глубокое чувство. Глядя на своего гостя, она одновременно испытывала большую радость, почему-то с ним ей было уютно и хорошо, как ни с кем другим. Их духовная близость, созвучие изломанных судеб, сходность идеалов и устремлений наполняло ее душу странным, неизъяснимым блаженством.

Потихоньку начинало темнеть. Светлый, теплый день угасал, совершив свое дело; небо заслонилось огромной тучей, из которой посыпался крупный дождь.

Все вокруг потемнело.

Они сидели за столом, прислушиваясь к шуму дождя и свежему шелесту деревьев на ветру... Им было хорошо вдвоем.

- Посмотрите, какой ливень, - тихо произнесла она. - Я люблю наблюдать за дождем, когда нахожусь дома под крышей. Вы знаете, у нас здесь, совсем рядом, есть прекрасный сад. Там очень хорошо, очень красиво. Я люблю там гулять. После дождя такая свежесть…

- Вы мне напоминаете Клариссу, - загадочно улыбнувшись, промолвил Анатолий.

- А кто она такая? - заинтересовалась Марья Сергеевна, в который раз поражаясь его начитанности. Как он любил книги! Но нельзя же, в самом деле, все свое сердце и привязанность поместить в книги!

- Кларисса - это героиня повести Рея Бредбери. Девушка, которая однажды встретилась с Монтегом, пожарником. Он сжигал книги, это была его работа. Правительство страны, на службе у которого он был, запрещало кому-либо их иметь, а нарушителей прятало в тюрьмы. Так вот, он жег их, но однажды задумался, как же это так? Он в одну-две минуты уничтожает то, что создавалось, быть может, человеком всю жизнь, неустанным трудом, в который вложена и душа, и мысли художника…

Кларисса также, как и вы, любила гулять по саду, бывать на природе, наблюдать за людьми, за жизнью, а потом рассказывала о своих открытиях Монтегу, этому пожарнику, который жег книги и ничего в своей жизни не видел, кроме керосина и огня… Книги, понял он, содержат в себе что-то очень важное, существенное; духовные прозрения, опыт, накопленные общечеловеческие ценности передаются через них от одного поколения другому и тем самым нить, связующая, времена, не рвется. Он начинает задумываться о многом, мимо чего раньше проходил мимо. Благодаря Клариссе он начинает замечать нравственное оскудение, обнищание человека, сужение его кругозора и духовных запросов. Он начинает задаваться вопросом, а не связана ли эта деградация с уничтожением книг, с тем, что люди перестали читать, мыслить, думать, анализировать…? И приходит к поразительным открытиям…

Он был пожарником, да и сама его душа напоминала обожженную, безжизненную пустыню. Кларисса была для него тем освежающим дождем, по которому изголодалась его сухая, выжженная душа.

- Вы знаете, - продолжал Анатолий, погруженный в свои мысли, - я представлял себе любимую женщину примерно такой, как она. Это был для меня белоснежный идеал, облаченный в сверкающие одежды чистоты и невинности. И мне было больно смотреть, когда жизнь разворачивала предо мною жуткую картину падения и деградации тех, кого я раньше считал самим идеалом, воплощенным на земле. Но вы чем-то напомнили мне ее... В вас, Мария, есть какая- то тихая прелесть, вас я могу назвать так, как когда- то назвал мой персонаж одну из героинь.

- И как же? - она вдруг почувствовала, как сердце сладко и томно сжалось в ее груди.

- «Ваше Величество Женщина» .

- Наверное я не стою этого, - Марья Сергеевна вдруг покраснела и стыдливо опустила глаза.

- Я чувствую, что вы как- то восстанавливаете мой образ женщины, ставите все на свои места… Как бы это объяснить? - Анатолий задумался, видимо хотел найти подходящее сравнение. Когда его осенило, глаза его мечтательно зажглись, в голосе послышалось вдохновение поэта, нашедшего нужный образ:

- Представьте, что вы художник. Вы нарисовали картину, где выплеснули из сердца "единой, торжественной песнью" что-то очень личное, самое, можно сказать, заветное и сокровенное. Вы написали картину, которая заключала бы ваши переживания, чувства, глубокие, долго выношенные раздумья над жизнью…. Вы отразили на полотне тончайшие, едва уловимые, нежные краски, оттенки вашей мечты, самого дорогого и святого для вас…. И тут находиться некто, кто вашу картину перекраивает на свой лад, вместо роз рисует жабу, уничтожает вашей рукой созданные красивые, одухотворенные лица, а рисует одних карликов и уродцев. А потом же вас обвиняют, что вы не имеете ни таланта, ни сердца, ни любви к написанным вами лицам. Вообразите смятение, отчаянье, скорбь! Но потом другая рука начинает все исправлять, рисовать другие лица, но в равной степени прекрасные и нежные, другие цветы, но такие же пышные и осязаемо душистые, как и ваши. Кто-то вносит в вашу картину былую красоту и гармонию... Нечто подобное чувствую и я теперь.

Снова воцарилось молчание, Марья Сергеевна точно замерла... Ей показалось, что она может неловким, неосторожным словом или движением разрушить то хрупкое, трепетное единение, которое возникло между ними в эти минуты.

- Смотрите, дождь уже кончился, и туча ушла, - он первым нарушил молчание.

- Если хотите, Анатолий, пойдемте в тот сад, о котором я вам говорила. Там так чудесно…

- Хорошо, пойдемте, там и простимся.

- Разве вы не зайдете ко мне после прогулки?

- Нет, оттуда я прямиком в гостиницу.

 

V

Идти пришлось недолго. День клонился к вечеру, и где-то на горизонте, из-за розовых туч, выглянуло красное солнце, вечерним и косым светом осветило оно свежие после дождя, блестящие деревья, мокрую траву, где, казалось, повсюду были разбросаны чьею-то щедрою рукой крупные бусинки, сверкавшие и искрившиеся в лучах.

Вечер был тих и чуден.

Легкий ветерок слегка возмущал разноцветную гирлянду не опавших листьев, обдавая лицо благоуханной свежестью.

Лучи сквозили через увядающие кроны, наполняя рощицу пестрой, волшебной игрой света. Ставшее чистым, свободным, прохладное небо с заходящим солнцем лучило сквозь золотые листы мягкий, кроткий, умиротворяющий свет.

Некоторое время Марья Сергеевна и Анатолий шли молча. Было только слышно, как под ногами тихо шуршала облетевшая листва. Совсем рядом, словно проснувшись, словно встрепенувшись от мертвой спячки, запела птица, и ее голос чистым, звонким эхом отдался по всему саду. Свежий, вечерний воздух, наполненный ароматом мокрой земли, листьев и отсыревших деревьев, был упоительно сладок, и хотелось, хотелось дышать, вдыхать его полной грудью...

- Удивительно, как хорошо здесь, - тихо проговорил Анатолий.

- Это мое самое любимое место в городе, - так же тихо отозвалась его спутница.

- Сейчас так звонко запели птицы, что я невольно вспомнил одно стихотворение ... Вам интересно?

- Да-да, я люблю, когда вы говорите. - Спасибо. Если не ошибаюсь, у Шарля Бодлера есть стихотворение, которое повествует об одной невинной забаве моряков. Им было скучно, вот и поймали они несколько альбатросов. А у альбатросов очень большие крылья. Летают эти птицы грациозно, красиво расправляют крылья и смотрятся в воздухе великолепно… Но если того же самого альбатроса заставить ходить по земле, выглядеть он будет весьма забавно, что моряки и сделали: поймали их, связали им крылья и заставили их ходить по палубе. Можете представить их веселее, когда бедные птицы, неуклюже переваливаясь, с трудом ходили, волоча длинные крылья! Потом автор говорит:

"Поэт, вот образ твой!

Ты так же без усилья

Летаешь в облаках, средь молний и громов,

Но исполинские тебе мешают крылья

Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов!"

Хороший, емкий поэтический образ, не правда ли? В жизни поэты точно такие же неуклюжие птицы; их не понимают, считают чудаками, странными людьми, чуть ли не сумасшедшими. Они ютятся в бедных квартирках, едва сводят концы с концами, страшно бедствуют, запутываются в долгах... Странные, непонятные это люди, так неуклюже, так смешно и непрактично, неловко проходят они свой жизненный путь. А почему? А потому, что нормально устроиться и ходить в этой жизни им мешают "исполинские крылья". Эти люди созданы не для того, чтобы жить на этой грешной земле, среди бытовой серости, посредственности и дрязг. Ведь нет ничего сладостней для поэта, чем его творчество. Лишь только он расправит эти "крылья", он почувствует свою, родную ему стихию, упьется полетом и вольным воздухом вдохновения, будет парить в своих поэтических высотах… Но те же самые «исполинские крылья», которые так свободно и легко носят его в поэтических высях, мешают ему нормально жить в этом мире, приспособиться к нему, отыскать свое место в нем. И в этом трагедия многих поэтов, художников, композиторов, писателей и вообще людей гениальных и отмеченных печатью Божьей.

У Лермонтова есть потрясающее стихотворение. Душа человеческая была принесена Ангелом в этот мир "печали и слез" из другого мира, где она слышала райские песни о блаженстве безгрешных Ангелов, о " великом Боге "

"И звук этой песни в душе молодой

Остался - без слов, но живой.

И долго по свету томилась она,

Желанием чудным полна;

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли."

И действительно, что поэтам земные, "скучные песни", когда в их душе еще дрожат и замирают "небесные звуки", которые они, наверное, слышали на той недоступной высоте, где они свободно парили? Что им наша суета, заботы о "хлебе насущном", когда их душа еще полна небесной, божественной красотой, еще трепещет от неизъяснимого блаженства? Им тесно, им душно в той клетке сытого, мещанского благополучия, куда их хотят запихнуть их всевозможные тетушки, кумушки и зятья... Не потому ли все наши великие художники, которым был дан этот страшный и очень опасный на земле дар - услышать "звуки небес", так плохо и трагично кончали? Пушкина и Лермонтова убили на дуэли. Гоголь умер, раздираясь внутренними противоречиями. Толстой после долгой, мучительной жизнью рядом с роскошью, которую презирал, ушел из дома и умер на захудалой станции. Есенин, Маяковский, Цветаева - покончили с собой. Наверное, те "исполинские крылья" были слишком тяжелой ношей для них... Но это лишь великие исключения. Сейчас времена другие. Когда кругом идет страшная гонка за доходами, материальным благополучием, когда люди в этой гонке дичают, вырождаются, звереют, топчут других ради удовлетворения самых низменных, животных страстей, теряют человеческий облик, много ли тех, кто, как выразился Высоцкий, "ходят пятками по лезвию ножа, и режут в кровь свои босые души"?

- А вы, Анатолий, уже ничего не пишете, все забросили? - спросила Мария.

Он посмотрел на нее таким грустным, нежным взглядом, столько доброты и печали светилось в нем, что сердце ее дрогнуло. В его взгляде было действительно что-то необычное, словно какой-то отблеск небес…

- Я пишу иногда, очень редко . Но пишу, что называется, "в стол", для себя, никому не показываю.

- Боитесь, что вас не поймут?

- В какой-то степени да. Свою "босую душу" я уже достаточно "изрезал в кровь". Надо как-то жить, приспосабливаться к этой жизни, к ее жестоким правилам, ничего не поделаешь.

- Не все так безнадежно. Я вот гляжу на вас и почему-то уверена, что у вас еще огромный запас силы, чтобы все преодолеть и выстоять. Но вы очень пессимистично настроены, вы не верите в себя.

- Нет, Мария. Все это лишь искорки давно потухшего огня, которые вы приняли за пламя. В сущности, я давно уже успокоился к смирился. Все, даже бунт, осталось позади. Мир сломал меня. Все успокоилось. Теперь мне, действительно, нужно "как язвы бояться вдохновения». Ахматова так об этом сказала:

"У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить."

Видите ли, мое состояние не должно казаться вам странным. Все те, кто выбирал этот путь, оказывались в такой же ситуации.

- Я все-таки не могу поверить. Ведь вы такой умный, начитанный, вы так хорошо говорите, умеете так тонко чувствовать! Неужто поэтом и мечтателем быть невозможно? Нужно все убить, затоптать в себе, забыть, уничтожить, бояться вдохновения?

- Тогда нужно вооружиться доспехами, - в тон отвечал ей Анатолий. - Наглостью, презрением к чужому мнению, ко всем нормам морали, как Стрикленд у Моэма, ненавистью к "черни", как Мартин Идеи... словом, так наглухо закрыться отгородиться от людей, чтобы не слышать их презрения. А я не такой человек. Если и закрываюсь от людей, то не такими плотными, дубовыми дверями, как надо бы.

- Но ведь сколько художников, поэтов, писателей, композиторов живут на свете, и живут очень хорошо! Они творят, а потом издают свои произведения вовсе не для того, чтобы обогатиться, а чтобы иметь возможность творить дальше!

Видимо, Анатолий хотел ей что-то возразить, однако перевел разговор на другую тему:

- Давайте договорим о другом. О вас, например. А то один я говорю и говорю, а моя болтовня уже страшно вам надоела, по всей вероятности!

- Ах, что вы! Не шутите так! - сказала она, откинув волосы, и пригладила их рукой.

- Простите за, вопрос, и можете не отвечать, если не хотите... но вы были когда-нибудь замужем?

- Нет.

- Никогда?

- Никогда.

- В это трудно доверить... никто не заметил вас, не оценил ваш внутренний мир? Или питаете презрение ко всем представителям мужского пола?

- Зачем же так? Просто раньше я была очень благоразумной, холодной, не поддавалась никаким чувствам, со мной было ужасно скучно. Прибавьте к тому, что я еще была горда, ценила независимость, смотрела на влюбленных людей со скрытой усмешкой, однако потом я поняла, что гордость, высокое о себе мнение - это слишком мало для человека, этим сыт не будешь. А человеку гнездышко свое надо свить, пристать к какому-нибудь поначалу, почувствовать уют семьи...

Когда наступило время прощаться, был уже поздний вечер.

- Спасибо вам за прекрасную встречу, - сказал Анатолий. -Я не ожидал встретить такую, как вы.

- Правда?

- Правда.

Сквозь наступивший полумрак Анатолий все же разглядел ее зарумянившееся лицо, с полуопущенными ресницами, то лицо, которое для него почему- то стало очень дорого.

- Когда мы встретимся завтра? - спросила Марья Сергеевна, и глаза ее необыкновенно засверкали.

- К сожалению, должен сказать вам, Мария, что завтра рано утром я уже уезжаю, у меня обратный билет. Я не надеялся, что мы с вами так хорошо сойдемся, думал, меня ждет очередное разочарование.

- Значит, завтра вы уже уезжаете? Жаль, очень жаль. Мне с вами было так хорошо, словно я вас знаю уже много-много лет, - шепотом произнесла она, чтобы скрыть трепет в голосе.

- И мне, - он тоже перешел на шепот.

Они стояли в опустевшем, безлюдном саду, когда сгустились сумерки, и шептались, как заговорщики. Эта тайна, загадка осеннего вечера, темной рощицы их сблизила и объединила. Могучие деревья, казалось, прислушивались к ним и, словно сговорившись, послушно скрывали их от остального мира стволами и ветвями.

- Редко мне доводилось ощущать такую легкость на душе, такое успокоение, - проговорил вполголоса Анатолий. - В вас есть какой-то милый секрет женственности и очарования, я, честно признаюсь, не ожидал повстречать его в жизни. Ваши слова меня так поддержали, так ободрили, таким теплом повеяло на мою душу от них, такого со мной не было давно… Мне тоже жаль уезжать, но, сами знаете, ждет работа.

- Вы мне напишите, да?

- Конечно. А когда у меня появиться свободное время, я обязательно приеду к вам, или вы приедете ко мне, когда вам будет удобно. И нас с вами, как говорили герои Достоевского, будет «вечность времени» - Я буду очень ждать этого.

- Тогда пойдемте, я вас провожу до дома. Марья Сергеевна пришла одна к себе в одинокую, темную комнату.

Когда она включила свет и увидела накрытый стол, цветы в вазе, подарок того, кто еще совсем недавно был здесь, какая-то горечь сжала ее сердце. Опять одна, опять ждать неизвестно сколько... Почему он так быстро уезжает? Почему известие о его завтрашнем отъезде, как ножом полоснуло по ее сердцу? Ей так было хорошо с ним, так бы слушала и слушала его вдохновенные речи, ей было так интересно! Впечатления о прочитанных книгах, о чувствах, интересные рассуждения, наблюдения, рассказанные так искреннее, так откровенно…Так быстро закончилась их встреча!

Она принялась относить посуду в кухню и мыть ее. Вот, она опять одна. Светлый мир ее надежды потускнел. Сердце, еще недавно громко и весело бившееся в груди, внимая словам мечтателя и поэта, теперь исходило болью. Еще бы немного побыть с ним, послушать его… а нужно быть опять одной, опять это гнетущее одиночество и то знакомое, еще более обострившееся ощущение бесприютности, покинутости, которое смутно тревожило ее раньше. В Анатолии она почувствовала что-то до боли знакомое, родное, как будто бы тот долгожданный берег, к которому столько лет хотела прибиться, пристать и отдохнуть… Он словно принес весть из родной страны на чужбину, где она жила. От его слов пахнуло чем-то родным, каким-то теплом, по которому так истосковалось ее сердечко Впервые за столько лет ей довелось соприкоснуться с сердцем горячим, трепетным, жаждущим истины. Узкий горизонт ее обыденной жизни далеко раздвинулся и разомкнулся; живой луч словно прорезал тьму равнодушия, лжи, враждебности. В нем она ощутила что-то искреннее, что-то теплое и родное. Однако теперь тьма опять сомкнулась и обступила ее.

Ей казалось, будто ее кто-то обманул, воспользовался ее доверчивостью, чего раньше она так страшилась и что отчасти было поводом ее благоразумия. Но ведь это было только начало, все было впереди, зачем же расстраиваться? - говорил ей разум. По что скажешь сердцу? Чем его обманешь? Как ему объяснишь? Оно хотело, оно жаждало счастья не когда-нибудь в неопределенном будущем, а сейчас, сейчас - снова услышать этот искренний, вдохновенный голос, увидеть этот теплый, согревающий взгляд, услышать эту рыцарски-почтительную фразу: «Ваше Величество Женщина», оно хотело найти защиту и покой на любящей, мужской груди!

Но по-прежнему стояла тишина, за окном застыла студнем темень, и одиночеством, казалось, был пропитан самый воздух вокруг.

Почему сердцу было так холодно? Почему так жалобно и несбыточно оно просило о том, что - увы! - невозможно, невозможно...

Не в силах более сдерживать горечь накипавших слез, Марья Сергеевна упала на диван и опустила лицо в подушку, чтобы дать волю давившим ее, душившим горьким рыданиям...

 

VI

На следующий день она не выдержала и написала ему очень неосторожное письмо. Ее постоянная спутница, благоразумие, вконец отступилась от нее. Письмо напоминало судорожный плач, рыдание навзрыд, отчаянный вопль человека, у которого хотели отнять самую дорогую вещь.

«Мне было так грустно, так одиноко, когда я пришла домой после чудесной встречи с вами… Мое сердце переполняется нежностью к вам. Вы мне очень нужны. Без вас так одиноко, так скучно… Мне показалось, что я давно вас знаю, что вы именно тот, кого я искала всю жизнь… Приезжайте поскорей, пожалуйста, очень жду вас, не могу дождаться нашей встречи, считаю дни. Так хочу вас увидеть, услышать… утешить вас… Милый, родной мой Анатолий, не бросайте меня, пожалуйста, так привязалось к вам сердце мое, так плачет оно от мысли, что вы можете мне не ответить мне, уйти от меня… Не уходите, так страшно опять остаться одной, без вас… Бедный, бедный мой мальчик… Так хочется вас утешить, успокоить, по-матерински обнять, согреть теплом, успокоить ваше истерзанное сердечко… Накормить, напоить чаем, уложить спать, завернув в одеялко, и охранять ваш сон, отгоняя все мрачные мысли от вашей головушки… Милый мой Толечка, вы позволите мне вас так называть? Приезжайте поскорей, томлюсь в ожидании встречи, переживаю, что не станете мне писать… Милый мой мальчик… Как томиться мое сердце, как льнет к вам, как хочет снова увидеть, снова услышать… Не бросайте меня, умоляю вас, прошу вас, я этого не перенесу. Мое сердце уже плачет, что вас нет рядом, а если расстанемся, если я потеряю такое сокровище, как вы… даже не знаю, что со мной будет… Я всю жизнь ждала такого, как вы… Не могу пока озвучить то, что со мной происходит, но такое со мной в первый раз… Вековые глыбы льда сдвинулись в моем сердце, и бурные потоки захватили меня, обрушились на меня, с трудом сдерживаю их, они могут затопить… За много лет столько, оказывается, накопилось нерастраченной нежности во мне, такое сильное желание о ком-то заботиться, кого-то утешать, кому-то дарить свое тепло, внимание, ласку… Приезжайте, очень одиноко без вас, не нахожу себе место… Страшно перечесть, что написала, ведь так нельзя… Но ничего не могу поделать с собой, верю вам, что вы не причините мне зло, не уколите моей откровенностью… Что я пишу вам? Зачем делаю такие признания? Но не могу молчать и скрывать этого в себе… Простите меня, милый мой Толя… Я знаю, есть и другие женщины, которые лучше меня, красивее меня и вы в праве выбирать… Но вы для меня - единственный на всем белом свете, больше мне никто не нужен… Еще раз простите меня, я сама мучаюсь… Приезжайте, очень, очень жду встречи!» Перед тем, как отправить это письмо, Марья Сергеевна засомневалась, Но все же отнесла его на почту. "Он все поймет, Он умный. Он не может обратить мое доверие во зло! Он знает, что такое страдание!» - утешала она себя.

После того, как письмо было отправлено, ей стало легче. По крайней мере она сделала все, что могла, чтобы не потерять его. Мосты в прошлое были сожжены. К былому не было никакого возврата. Ее терзала лишь мысль о том, что она может упустить свою удачу, свою судьбу. Такие мужчины на дороге не валяются, она это точно знала. Это было просто чудо, улыбка фортуны, что она повстречала его.

Все дремавшее на самом дне ее души, все стихийные силы чувства, мирно покоившиеся в самой глубине, теперь вспыхнули, как порох, произвели вулканическое извержение. Ее сердце, никого прежде не любившее, изголодавшееся по любви, теперь, словно наверстывая упущенное, словно желая все поворотить вспять и вернуть ушедшую весну, вспыхнуло всем жаром, всем пылом нежного чувства. Она сама не ожидала такой бури внутри себя, бури, которую произвела всего одна короткая встреча! В ее груди смешалось и горячие сочувствие к его разбитой судьбине, и огромная, переполнявшая сердце нежность, и мука из-за страха его потерять.

На работе она была рассеяна, однако стыдилась своего чувства и пыталась его скрыть.

Каждый раз возвращаясь с работы, она заглядывала в свой почтовый ящик. Время тянулось мучительно медленно, а пустой ящик навевал тягостные ощущения.

Наконец, пришло долгожданное письмо. Увидев его, Марья Сергеевна чуть не вскрикнула от радости. Слезы выступили на ее глазах. Она прижала письмо к груди, а потом расцеловала его. Ее дрожащая рука распечатала письмо прямо в лифте. Нетерпение сжигало ее.

По всей видимости, Анатолий был несколько растерян, когда отвечал ей. Он никак не ожидал от скромной Марии такого всплеска чувств.

"Я уехал, а сам бранил себя всю дорогу, что покинул вас. Поверьте, что я... Мне тоже, как и вам... очень не хотелось расставаться. С вами я ощутил какую-то духовную близость, сердцу стало тепло. Я, конечно приеду, как только смогу... Ваше письмо меня сильно удивило, как снег на голову. Я, признаться, даже испугался... какая теперь ответственность лежит на мне! Но спасибо, спасибо, что написали, хотя я и не думал, что вы так напишите... Постараюсь приехать в ближайший выходной."

Не беремся описывать, какие чувства испытала Марья Сергеевна во время чтения. Он написал ей! Он скоро приедет!

Ее жизнь наполнилась радостным ожиданием, озарилась янтарным блеском надежды, обрела высокий смысл. Какое-то бремя скатилось с ее души. Где-то рядом восходило лучезарное светило ее счастья, и она отогревалась в его лучах.

Скоро все будет по-новому. Они будут вместе, они будут рядом и пройдут этот путь, поддерживая и укрепляя друг друга, деля горечь и радость вместе.

Да и разве найдется на свете такая горечь и беда, которая бы не облегчилась, не отступила бы, если рядом будет родной, любимый человек, его крепкое плечо? Какое же счастье может быть выше этого? Какое сокровище может сравниться с этим?

 

VII

Однажды, возвращаясь с работы, Марья Сергеевна, решила пойти в тот самый сад, где они гуляли с Анатолием в тот памятный день.

Уснувшие, скрывшиеся воспоминания нахлынули в ее душу и увлекли ее сладкой, ностальгической болью.

Сердце ее тихо сжималось, когда она шла того же тропинкой, по которой когда-то ходила с НИМ, видела те же деревья, то же кротко, по-осеннему сверкающее солнце, ту же спокойную, безмятежную голубизну неба, немые свидетели их прогулки, видевшие их вдвоем тот чудесный вечер …

Марья Сергеевна мечтала, что, когда приедет Анатолий, они обязательно придут сюда, и она, замирая от блаженства, что он рядом, положив ему голову на плечо, расскажет ему, как она была здесь, как она вспоминала их встречу, их прогулку, как мечтала о будущем счастье с любимым человеком… Да, они будут вместе. Он расскажет ей про свою нелегкую жизнь, или о любимых книгах, а она с удовольствием будет слушать его, отвечая ему нежной, полной обожания и восхищения, улыбкой. С нею он успокоится, он начнет жить по-другому, оставит свое разочарование, свои горькие думы, и будет улыбаться, его лицо не будет таким печальным и грустным, она постарается сделать все, чтобы он был счастлив. Она утешит его и будет утешать всегда, какие бы удары не наносила судьба. Она отогреет своей любовью и лаской его больное, промерзшее сердце, он расцветет, как расцветают по весне при щедром солнышке самые старые деревья, которые, казалось бы, давно умерли и ничто не могло пробудить их к жизни, цветению, а она пробудит его…

Погруженная в светлый праздник своих мечтаний, надежд, воспоминаний, Марья Сергеевна не заметила, как стемнело, как подул холодный ветер и свет солнца померк, а небо скрылось за гигантские громадины - тучи.

Когда она поняла, что пора идти домой, было уже довольно поздно, и город, и сад, где она гуляла, вспыхивая и светясь от счастья, стал погружаться во тьму. Фонари теперь не освещали: лампы были разбиты.

Она шла домой, а в душе еще теплился тот тихий свет, который оставляют мечты о прекрасном, долгожданном счастье.

Она поймала себя на том, что начала невольно ускорять шаги. Это ее удивило. Все чаще навстречу ей стали попадаться компании из пьяных подростков, фальшиво и развязано поющих современные, модные песенки. Очень неприятно поразили ее пьяные, захлебывающиеся в смехе голоса девушек.

Ей становилось немного боязно. В душу стала закрадываться непонятная тревога. "Разве может со мной что-нибудь случиться? - думала она с беспокойством. - Ведь я такая счастливая. Кто может отнять у меня это счастье?"

Она вспомнила, что когда рядом с нею шел Анатолий, ее рыцарь, ее защитник, она никого и ничего не боялась. Но теперь с нею никого не было, она была одна и беззащитна.

Вскоре ей показалось, что где-то позади стали раздаваться шаги. Догадка, что за ней может идти кто-то намеренно, обожгла все внутри страхом и мелкими, ледяными иглами кольнула кожу. Марья Сергеевна немного задрожала и ускорила шаг.

К неописуемому ужасу она услышала, что эти шаги, ставшие отчетливей и громче, так же ускорились. Ей стало по-настоящему жутко, она страшилась обернуться, но все же, пересилив себя, оглянулась и увидела позади чей-то темный силуэт. Дом ее был рядом. Она забежала в подъезд и судорожно начала давить на кнопку, вызывая лифт. Оказалось, что он был где-то далеко, ему требовалось время, чтобы спуститься. На лестничной площадке было пустынно: все обстоятельства были против ее. Это напугало ее еще сильнее.

Тут хлопнула дверь, ведущая в подъезд, от звука которой бедная Марья Сергеевна вздрогнула и обмерла. По ступенькам зашаркали быстрые, торопливые шаги, и на площадку, где стояла она, зашел высокий мужчина.

Марья Сергеевна, дрожа как лист, мельком взглянула на него. Одного взгляда было достаточно, чтобы подтвердились ее худшие опасения. Благо, что свет на первом этаже горел.

Марья Сергеевна почувствовала себя абсолютно беззащитной. Она никогда не думала, что может попасть в подобную ситуацию, никогда не готовилась к ней. И вот, оказалась совершенно беспомощной и неподготовленной.

Мужчина кроме высокого роста имел черные глаза и такие же волосы. Он был одет в коричневую кожаную куртку и черные брюки. Глаза его скрывали в себе что-то хищное, жестокое, смотрели с затаенной, плохо спрятанной злобой. Губы были сжаты, руки слегка дрожали.

Марья Сергеевна приняла единственное решение, показавшееся ей спасительным: она отошла от лифта, не дожидаясь его, и стала взбираться по лестнице. Ее грозный преследователь не шелохнулся. Марья Сергеевна быстрее зашагала по ступенькам, но тут приехал лифт и громко, с натужным скрипом открыл двери.

Марья Сергеевна не видела, как черная тень метнулась за ней. Она лишь ощутила, как ее крепко сжали, словно тисками, и поволокли к лифту. Она попыталась крикнуть, но его мохнатая рука зажала ей рот. Собравши все свое мужество, Марья Сергеевна укусила его за руку, больно, как могла. Раздался его крик, и она очутилась на свободе. "Быстро в лифт!" - раздался его звериный рев. Казалось, что так не может кричать человек, что этот рык принадлежит настоящему чудовищу. Это был рев раненого зверя, у которого отнимали добычу.

Марья Сергеевна, тяжело дыша, с расширенными от ужаса глазами смотрела на него. Он размахнулся и ударил ее. От его удара она потеряла сознание и погрузилась в беспамятство...

 

VII

Анатолий шел к ней прямо с вокзала, держа в руках букет цветов и подарки в небольшом чемодане.

Он уже с нетерпением предвкушал их вторую встречу, воображал, как она обрадуется, как загорятся ее прекрасные, живые глаза. Мысль о том, что он проведет весь день с этим нежным, красивым, умным созданием, этим чудным ангелом, каким для него стала Мария, приводила его в неописуемый восторг, и все внутри замирало от радостного предчувствия, трепетало от неизъяснимого блаженства. И что она только нашла в нем, старом неудачнике? Почему написала такое нежное письмо? - недоумевал он, и краска выступала на лице, а губы улыбались. Ради нее еще стоило жить, творить, бороться за право быть поэтом, чем бы ни грозил этот мир. Она влила в него новые силы, подарила незабываемые минуты вдохновения, когда он одновременно рассказывал и вспоминал, чем горел в былые, лучшие дни. Первое свое произведение, будь то стихотворение, или роман, он непременно намеревался посвятить ей. Ее слова о том, чтобы позаботиться о нем, приласкать его, как маленького мальчика, очень тронули его сердце. С каким бы удовольствием он позволил бы ей это сделать! Ведь он и мечтать не мог о лучшем! Такая нежность, доброта, такие чувства затронули в нем какую-то неведомую струну, пробудили ответную нежность… Хотелось и о ней заботиться, как о маленькой девочке, согреть ее в своих объятиях, защищать, утешать, поддерживать, рассказывать ей о самых своих сокровенных думах, размышлениях… От таких мыслей сердце как-то сладко сжималось и отрадно замирало… Бедная, нежная, добрая, ласковая девочка моя… - невольно шептали его губы.

Анатолий подошел к ее квартире и позвонил. Не открывали подозрительно долго. Где же она, могла быть в выходной день? А ведь он предупредил в письме о дате и времени приезда. Улыбка сошла с его лица. Недоуменный и растерянный, он позвонил еще несколько раз, но уже безо всякой надежды. Может быть, он стал жертвой обмана, шутливого розыгрыша? Вот выйдет ее муженек и похлопает его по плечу, полно, мол, мы пошутили. Анатолий сам неприятно удивился, что такая чудовищная мысль могла прийти к нему. Играть с его сердцем! А, впрочем, кому какое дело до его сердца и его чувств?

Неожиданно отворилась соседняя дверь, и сухенький, лысенький старичок выглянул из-за нее.

- Вы к Марии Сергеевне? - спросил он, разглядывая праздничную одежду и цветы Анатолия.

- Да, к ней. Вы случайно не знаете, где она? - со вспыхнувшей надеждой обратился он к старичку-соседу.

- Пройдите, пожалуйста.

Анатолий, немного смущаясь, последовал за ним.

- Садитесь, пожалуйста, - проговорил пожилой человек, указывая своему гостю на стул. Анатолий, томясь нетерпением, сел и умоляюще посмотрел на хозяина.

- Так вы вроде как жених Марьи Сергеевны?

- Да-да. Где она?

- Дома ее нет.

- Но вы-то знаете, где она! Ведь за этим же вы позвали меня, ведь так?

- Да, знаю, за этим и позвал. Вы не спешите, не волнуйтесь так сильно, молодой человек: это вредно для здоровья. Так вот, слушайте.

Шел я вечером за почтой вниз, на первый этаж, не захотел ждать лифта. Он только поехал. Кто-то, значит, его вызвал. Иду я, значит, и тут слышу чей-то крик и какие-то стуки внизу. Что там, думаю, происходит? А у нас, знаете, не все спокойно нынче. Молодежь пошла, какой никогда не было. Кричат, курят, старших не уважают, сквернословят, никого не стыдятся...

- Умоляю, что вы там увидели?

- Ага. Так вот, вижу незнакомого мужчину во всем черном, и у него в руках... Какой негодяй! Мария Сергеевна. Куда-то он ее тащил, наверно, в лифт... (Тут из уст Анатолия вырвался стон). Он по неосторожности меня не услышал. Слишком занят был. Но он меня увидел. Глаза злющие - злющие, так и пыхнули. И убежал. Я, значит, спустился, подхожу к Марье Сергеевне, а она, бедняжка, без сознания лежит. Синяки на лице, кровь... Я испугался, пошел звонить, вызвал скорую. Они быстро приехали. А я в то время ей кровь обтер. Марии Сергеевне-то. Как она, несчастная, перепугалась! Лицо бледное...

- Боже мой, дальше!

- А что дальше? Приехали, положили на носилки, увезли в больницу, вот и все. Потом ходил в милицию. Составили фоторобот, теперь ищут. Я им все рассказал, вот так. А Марию Сергеевну увезли.

- Куда? - вырвалось у Анатолия.

- В больницу, куда еще?

- Адрес, ради Бога!

- Разве я знаю? Пока здоровье крепкое. По утрам бегаю. По больницам не хожу. Да и вам не худо бы...

- Больше вы ничего не можете сказать про Марию? - кусая губы, сказал Анатолий.

- Нет.

- Хорошо. Большое вам спасибо, я пойду.

- Куда же вы пойдете?

- Известное дело: искать ее! Сколько больниц в городе? Когда ее привезли?

- Слишком много вопросов, молодой человек. Не горячитесь, не нервничайте так. Это, знаете, вредит здоровью. Привезли ее в четверг, а по больницам, как я сказал уже, не хожу. А вы неужели хотите все больницы осмотреть?

- А если бы вы оказались в такой ситуации? Если бы ваша невеста была... была при смерти, чтобы вы делали?

- Моя покойная жена, - заговорил старичок раздражающе медленно, - умерла давно и слава Богу! Она, знаете, как ругалась со мной! Э! нужно еще поискать сварливую такую!

- Спасибо вам еще раз, мне нужно срочно идти, извините! - Анатолий стремительно встал и направился к выходу.

- Подождите, я открою. У, шустрый какой! Все вы шустрые, пока не женитесь. Да и я, бывало, так же, как вы бегал и метался, а потом... Запомните, молодой человек, это еще цветочки. То, что случилось с вашей невестой - это ерунда! А поживите-ка с нею, когда ваша любовь пройдет. Загрызаетесь. Вот где самое страшное. И проклянете вы тот день и час, когда встретились с него. Вот, что, голубчик. Не я говорю, это говорит опыт!

Пожилой человек глубокомысленно поднял вверх сухощавый, старый палец. Этот жест усилил и дополнил тягостное впечатление от этого старика. Лишь только Анатолий представил себе ссоры и ожесточенные перебранки с женщиной, которую когда-то столь нежно и пламенно любил, которой был готов подарить весь мир, его просто передернуло от остро вспыхнувшего отвращения. Каким-то страшным оскудением, пошлостью, мещанством пахнуло на него после этих последних слов, после встречи с этим убогим стариком в неухоженной, обшарпанной квартире.

- Открывайте же, не томите, - проговорил он взволнованно.

Когда он очутился на улице, то почувствовал себя совершенно убитым и потерянным. Куда было ему идти? Где искать больницу? Кругом незнакомый город и незнакомые люди. А его счастье, а мечты?

Неужели опять обман, ложь, разочарование? Неужели опять ирония, насмешка судьбы? И как он мог поверить ей, как он мог сломя голову побежать за этим призраком и миражем, он, уже наученный горьким опытом? Ведь сам же цитировал: "О, сердце, не стремись туда, где счастье, вера, блаженство, любовь, там не наше место!" И неужели же, неужели он до сих пор мог обманывать себя и не понимать, что путь к свету, путь к радости закрыт для него раз и навсегда? И стоило ли, стоило ли помещать самую дорогую и трепетную надежду, отдавать все сердце этому земному счастью, которое так обманчиво, так хрупко? Стоило ли верить в простое, человеческое счастье, если оно может так легко подвести, и любая случайность, любой поворот событий может разбить его вдребезги?!

Какая-то невысказанная, невыплаканная, не растворенная в слезах горечь стиснула его сердце; где-то в самых глубинах души проснулась давняя боль. Задрожали нежные, наполовину оборванные, чувствительные струны сердца. Слишком часто они рвались. Есть сердца, которые никак не могут приспособиться к этой жизни. Слишком уж тонкое и хрупкое устройство они имеют, чтобы спокойно, не расстраиваясь, выдерживать тяжелые удары судьбы.

Где теперь было искать ее? Жива ли она? Или действительно, при смерти? И как посмел какой-то подонок поднять на нее руку? Как он посмел замахнуться на его мечту, растоптать святыню? Все, что он говорил Марии об этом мире, еще раз подтвердилось. Самые заветные, сокровенные мечты человека в этом мире рушатся, их втаптывают в грязь, причем так грубо, безжалостно, безобразно… Но напрасно было теперь думать об этом. Нужно было как-то искать ее.

Тем более, он чувствовал, как в сердце что-то болезненно оборвалось от страшной новости, он был близок к тому, чтобы скатиться в топь беспросветного уныния, отчаяния, разрывающего сердце болью. Нужно было что-то делать, как-то отвлечься от страшных мыслей, иначе они погубят его, подтолкнут в самую пропасть, на краю которой он стоял, растерзают его душу ощущением настоящего горя. Ему самому стало страшно оттого, что он заглянул в такую головокружительную бездну.

Тогда он ринулся к самым оживленным местам и стал расспрашивать людей, где находятся больницы. Но толку было мало. Некоторые пожимали плачами в недоумении, другие отмахивались от него, как от назойливой мухи. Третьим он своим отчаянным видом и странными вопросами подавал превосходный повод поизощряться в насмешках над ним. В основном это были люди молодые, воспитанные на современной идеологии, которую можно было кратко охарактеризовать такими словами: "Наплюй на другого и живи в кайф!"

Кому было какое дело до него?

Обессиленный, отчаявшийся, с болью и тревогой в сердце, наш неудачник зашел в первое попавшееся кафе, чтобы немного успокоиться, перевести дух и выработать план дальнейших действии. Он постарался собраться, успокоиться, унять все горестные чувства, чтобы они не мешали ему здраво подумать, как выбраться из создавшегося положения.

Он пил горячий кофе и грустно поглядывал по сторонам, а меж тем в его душе становилось все сумрачней и безнадежней, тьма горького разочарования, чувство потерянности в этом чужом, огромном городе, боль постигшего несчастья - все сгущалось, превращаясь в зловещий, исполинский призрак настоящего горя. «Боже мой, что же делать? Что же делать?».

 

VIII

В это время к нему за столик подсел какой-то человек.

- Разрешите? - вежливо спросил он.

- Да-да, - поспешно ответил Анатолий, чувствуя, что маленький огонек надежды вспыхнул среди кромешного мрака.

Человеку было лет 30-35. Мягкие, благородные черты его лица не были лишены приятности. Глаза смотрели тепло и сочувственно, и во всей его фигуре и манере держаться было что-то дружелюбное и располагающее.

- По вашему лицу видно, что вы чем-то сильно расстроены и смущены, - первым заговорил незнакомец.

- Да, у меня действительно есть очень серьезная проблема, и я не знаю, как ее решить и к кому обратиться за помощью, - начал Анатолий, обрадованный и ободренный вниманием незнакомого человека, в глазах которого он сразу заметил какое-то сочувствие и понимание. - Я здесь совершенно чужой человек, приехал из другого города. Ничего тут не знаю.

- Буду рад вам помочь, - ответил незнакомец и дружественно улыбнулся.

- Мне нужно знать, где у вас находятся больницы.

- Больниц у нас много, какую вам надо?

- Если, например, человек подвергся нападению, получил повреждения?

- Тогда вам нужно обратиться в многопрофильную, травматологическое отделение. Вам повезло, так как у нас оно одно. Я с удовольствием покажу вам, где оно находится.

- Правда? - Анатолий не верил своим ушам. - Сделайте милость, а то я совсем сбился с ног. Пойдемте, показывайте! - он словно с цепи сорвался. Движения его стали порывистые, энергичные, хотя несколько минут назад он ощущал полный упадок сил. Надежда воспламенила их.

- Хорошо, идемте, - ответил незнакомой, тоже подымаясь.

- Евгений! - послышался рядом чей-то женский голос. - Ты куда?

Спутник Анатолия остановился. Перед ним выросла какая-то женщина, по слишком красивой наружности, вероятно, его жена.

- Мы же на собрание опоздаем! - раздражено и громко сказала она, а потом понизив голос прибавила: - Вечно ты помогаешь всем этим прощелыгам!

Ее муж немного нахмурился и ответил:

- Иди без меня, я потом подойду. И вот что… вспомни притчу о добром самарянине и поразмышляй над ней, - с этими словам он двинулся в путь вместе с Анатолием.

- Имей же совесть, наконец! - раздался ему вдогонку крик, но он скоро утонул в гуле голосов.

Они молча дошли до остановки и сели в какой-то автобус. Анатолий испытывал довольно сложные и противоречивые ощущения. Он мучительно беспокоился о Марии, а, с другой стороны, неожиданная удача его радовала. До встречи с этим добрым человеком он будто медленно и неизбежно падал в какой-то темный колодец, на самое дно страшного отчаяния, но тут какая-то твердая, крепкая рука подхватила его и вернула на свет Божий. Он чувствовал растущую симпатию и благодарность к этому незнакомому человеку, проявившему спасительную инициативу.

- Вас, как я понял, зовут Евгением? - спросил Анатолий, испытывая потребность поговорить со своим благодетелем.

- Да, а как зовут вас?

- Анатолий.

- Очень приятно. Будем знакомы.

Евгений протянул ему руку. Анатолий с чувством пожал ее. У него появилось расположение поделиться своим горем с этим добрым, отзывчивым человеком. К тому же, за то небольшое время, что они были знакомы, он успел почувствовать доверие к Евгению.

Тот выслушал не перебивая, лишь изредка качая головой в знак ободрения и понимания.

- Просто не знаю, как вас благодарить, я ведь совсем голову потерял! И как это вы подошли ко мне? - удивлялся Анатолий.

- Я проходил мимо и увидел ваше лицо. Мне стало очень жалко вас, и захотелось помочь, - задумавшись о чем-то, ответил его спутник. - Раз вы гость в нашем городе, то я помогу вам. Постараемся, устроить встречу если не с самой вашей невестой, то, по крайней мере, с врачом, ее лечащим. Мне он знаком, я часто бываю там...

 

IX

- Нет, повреждения кожи и тканей небольшие, - говорил им полчаса спустя доктор, приняв их в своем кабинете. - Но гораздо больше пострадала ее психика. Вы, надеюсь, понимаете, о чем я говорю: испуг, нервный срыв...

Это грозит уже психическими осложнениями. Может развиться мания преследования, депрессия, регулярнее головные боли. - Неужели у нее так сильно расстроилась психика? - взволнованно опросил Анатолий.

- Случай, видите ли, особый. Нападение произошло внезапно, неожиданно. Наверное, сколько я могу судить, до этого она пребывала в экзальтированном настроении, в состоянии счастья, выражаясь нормальным языком, а тут агрессия, редкий срыв...

Глаза Анатолия засверкали от навернувшихся слез.

- Доктор, - проговорил он слабым голосом, - есть ли надежда на полное выздоровление?

- К сожалению, очень мало. Я вас не пустил к ней не потому, что она в шоке или коматозном состоянии. У нее временная амнезия. Очень сильная эмоциональная травма. Ее нельзя

беспокоить... Увидев вас, она может проявить неадекватную реакцию... У нее могут начаться срывы, депрессии, а все это может привести к серьезному расстройству психики.

Такого удара Анатолий не ожидал.

- Боже мой! Что он сделал с ней! Как посмел поднять руку на нее! Подонок!

- Вам плохо? Почему вы так побледнели? - Ничего, я пойду, - спохватившись, ответил Анатолий.

Евгений крепко пожал ему руку.

Когда они вышли из больницы, Анатолий совсем упал духом. Такое неслыханное, как снег на голову свалившееся горе стиснуло его сердце, которое защемило от боли. Долго сдерживаемые, накипавшие слезы так и посыпались из его глаз. Видно было, что он стыдился прохожих, стыдился своего провожатого, спешно утирал их, но они неудержимым потоком капали и капали из его глаз. На душе стало так темно и беспросветно, что и не хотелось больше жить. Жизнь окончательно сломала его и без того слабый хрупкий внутренний стержень.

- Я знаю, вам очень больно сейчас, - тихо заговорил Евгений. - Я вам очень сочувствую.

- Да, ничего, пройдет. “Буду пить, хорошо бы собаку купить”, - зачем-то процитировал он Бунина. - Я буду благодарен вам по гроб жизни за все, что вы для меня сделали. Без вас… я бы ничего…

- Я знаю один действенный способ помочь вам, - вдруг решительно заговорил Евгений. - Он помог мне, и поэтому у меня нет никаких сомнений, что он поможет и вам. Я понимаю, что разговор об этом сейчас, в таком положении, может вам показаться странным и неуместными, но… мне просто необходимо сказать вам об этом.

- О чем? - слабо спросил Анатолий. Видимо, он до такой степени погрузился в свое горе, что с трудом понимал слова Евгения.

- Есть Тот, Кто может утешить вас, дать вам живительную надежду, без которой, вы сами знаете, что не выдержите в таком состоянии.

Прислушайтесь к Его словам: "Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, Я успокою вас; Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко." «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу».

Это сказал когда-то Бог во плоти, Иисус Христос. Он приходил на землю 2000 лет назад, но Он жив и сейчас. Это живой, воскресший Спаситель. Он зовет вас к Себе, и только у Него вы найдете утешение, мир и покой, - серьезно и проникновенно произнес Евгений.

- Но ведь Его распяли... - с некоторым недоумением ответил Анатолий, прислушиваясь к странным словам собеседника и пытаясь их осмыслить. - Его распяли негодные люди. Они издевались над Ним, да и над всеми святыми, гениями, пророками, поэтами издеваются тоже. Таков неумолимый закон этого мира. Зло торжествует. Мир грубо втаптывает в грязь все святое, светлое, чистое, высокое и благородное. Мир гонит, смеется, побивает камнями все, что украшает род человеческий. Злодеи, негодяи всякого рода подонки блаженствуют на свете и попирают грубо и безжалостно все самое святое и возвышенное! Издеваются над всем, что дорого и ценно для другого человека! Христа распинают в этом мире снова и снова.

- Вы правы, - ответил Евгений, с изумлением взглянув на Анатолия, - Однако не забывайте об одном очень важном факте: «Свет и во тьме светит, и тьма не объяла его». Христос не проиграл, а победил! Он Сам сказал: «В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь, ибо Я победил мир!»

- Как Он победил? Ведь Его распяли! Он учил добру, любви, прощению, состраданию, а люди Его предали, били, плевали на Него, потом прибили руки и ноги гвоздями к кресту и еще издевались, когда Он мучался, страдал, истекая кровью, смеялись над Его муками!

- Все так, но вы забываете об одном событии, которое случилось после этого страшного события.

Да, Христа бичевали, издевались над Ним, потом распяли, положили в гробницу и опечатали ее римской печатью, поставили стражу. Действительно, именно так отнесся мир к Богу. Книжники, первосвященники, фарисеи, лицемеры, негодяи всех мастей, как вы говорите, обманщики, демагоги, деспоты, тираны могли торжествовать, да и весь мир тоже. Ведь они свели в мрачный склеп Того, Кто был светом и Истиной, Кто высветил их грешные, жестокие сердца. Но Он воскрес! А с Ним - Добро, Красота, Истина, воскресли! И как бы мир ни заглушал, не смеялся над ними, они восторжествовали. Ни смерть, ни склеп, ни охрана не смогли удержать Его. Он восстал из мертвых. Он победил саму смерть. Он победил мир. Потом сказал ученикам, что именно Ему «дана всякая власть на небе и на земле»… Слышите, Анатолий? Миром правит не зло, не ненависть, а Иисус Христос! Торжество зла временно, оно торжествует только на первый взгляд, Однако Иисус Христос воскрес!!! Он жив и теперь. Он приглашает всех людей обратиться к Нему. Поэтому я приглашаю вас сейчас прийти, обратиться к живому, а не мертвому, воскресшему, восторжествовавшему над злом, над неправдой, над смертью, любящему Господу. Он может поддержать вас в вашем горе, облегчить боль, может исцелить Марию, может дать вам счастье. Только поверьте Его словам, откликнитесь на Его приглашение, придите, воззовите к Нему в молитве, это самое главное!

- Значит, вы верующий, - задумчиво проговорил Анатолий, с возрастающим интересом прислушиваясь к словам Евгения. - А вы ходите в церковь, исполняете обряды, зажигаете свечи, кланяетесь иконам, целуете руку священникам?

- Зачем все это? Ведь у меня живой Бог, я поклоняюсь Ему «в духе и истине», а не «по мертвой букве», я разговариваю с Ним своими словами. Он мой Отец, а я Его дитя. Зачем эти пустые манипуляции, которые назвали обрядами, и заученные скоровоговорки, которые именуются молитвами? Молитва - это когда разговариваешь с любящим, всевидящим Отцом. У вас есть дети?

- Нет.

- Но представьте, что есть, и ваш ребенок общается с вами заученными формулами, которые он сидел и зубрил в соседней комнате. Вам будет приятно? Ведь вы хотите живого диалога, чтобы сын разговаривал с вами своими, живыми словами, а не заученными. Так же и Бог, наш Небесный Отец. Что самое интересное: и Бог не молчит. Он отвечает, только не так, знаете ли, громовым голосом с неба (хотя и такое было в истории). Чаще всего через ситуации жизни, через встречи и общения с людьми, через Слово Его, Библию.

Вы знаете, почему я подошел к вам? Я молился сегодня и просил моего Отца Небесного, чтобы Он направил меня к человеку, который ищет Его, нуждается в Нем. Когда случайно проходил мимо кафе и увидел ваше лицо, мое сердце сжалось от сострадания к вам. Сам Господь остановил меня, обратил мое внимание на вас. А когда я увидел вас, сердце мое просто екнуло. Верите вы или нет, но я ощутимо почувствовал, как сердце переворачивается от какой-то щемящей жалости и сострадания к вам. У вас на лице была такая печать горя! Тогда я понял, что это перст Божий, это ответ на молитву. Бог направил меня к вам.

Вот видите, Он не мертвый, придуманный или нарисованный Бог. Он - Бог Живой, Всевидящий, принимающий участие в нашей жизни.

Ведь и вас Он вел своим путем, вникал во все ваши мысли, чувства, дела. Он предвидел все ваши пути, и теперь свел нас в нужный момент.

- Вы так убедительно говорите, ничего не возразишь… - проговорил Анатолий, все еще находясь в какой-то задумчивости. - Я даже не думал, что верующие люди такие… Вы как-то сразу внушили мне доверие, расположили к себе, проявили внимание, доброту… Вы какой-то совсем другой человек, не такой, как все остальные, какой-то очень добрый и отзывчивый к чужому горю.

- Это не моя заслуга. Господь трудится над моим характером, учит меня любить людей.

- Ну, не скромничайте! Вы по характеру очень добрый, у вас добрый взгляд, даже в голосе чувствуется доброта.

Евгений слегка улыбнулся.

- Если бы вы знали, кем я был до того, как открыл сердце Иисусу, вы бы так не говорили.

- Кем же вы были?

- Тем, кого вы совсем недавно назвали подонком…

Анатолий резко остановился. Он не мог поверить тому, что только что услышал.

-Да, да, раньше я был бандитом и вором, нападал на людей, грабил их, сидел в тюрьмах.

Этими слова ошеломили Анатолия. Он стоял как вкопанный и мутно смотрел на Евгения, ровно ничего не понимая.

- Да за мои греховные дела я несколько раз отсиживал разные сроки в тюрьмах. Чем я только не увлекался! И спиртным, и наркотиками, и всякой прочей гадостью, о которой не то что говорить, вспоминать не хочется.

Но рано или поздно человек начинает задумываться: в чем смысл его жизни? для чего он создан на этой планете, что ждет его дальше? Вот и я начал над этим задумываться. Все те годы я пытался представить себе образ идеального человека. Я искал его в политиках, киногероях. Пытался найти его в лидерах преступного мира. Но везде я видел только ложь, разврат, стремление к власти и прочую грязь.

Что Бог есть, я не сомневался, но вот какой Он? Я начал искать Его - в буддизме, хиромантии, теософии. По все это было так сложно, так непонятно Я начал брать в руки Новый Завет, и все оказывалось так просто! Бог Сам явился этому миру в лице Сына Своего, Иисуса Христа, "чтобы взыскать и спасти погибшее." И чем чаще я брал в руки Новый Завет, тем чаще и чаще слышал голос совести и все ясней и ясней видел грязь своей души. Я осознал, насколько ничтожным я был все эти годы. Потом склонял колени, говоря: "Боже, прости меня".

Читая Библию, я захотел хоть в чем-то быть похожим на Христа. Бросил курить, пытался отказаться от наркотиков, но у меня ничего не получалось: князь мира сего, сатана, снова и снова швырял меня в грязь.

Я был просто бессилен что-либо изменить в своей жизни.

В один прекрасный день я прямо в колонии встретился с верующими ребятами-христианами, которые пригласили меня в молитвенную комнату и объяснили, что Иисус - это живой Бог, что Он был принесен в жертву за грехи всего мира (в том числе и мои) и что Он силою Святого Духа живет и действует в сердцах людей, которые искренне в Него веруют. Именно эта сила освобождает людей от рабства греха.

Вместе с этими ребятами я склонил колени и попросил Иисуса войти в мое сердце. И представьте себе! Он вошел!

Я почувствовал, что во мне стал жить другой человек. Мое сердце стало наполняться любовью и состраданием к людям. На моих глазах стали появляться слезы. Душа обрела покой и радость. Иисус освободил меня от табака, от сквернословия, зависти и гнева. Наркотики с водкой стал просто ненавидеть.

После моего обращения к Богу я ни разу к ним не притронулся. Я почувствовал и осознал, что такое истинная свобода, свобода от рабства греха.

На моих глазах еще восемь осужденных отдали свои сердца Христу, двое их них до этого были признаны особо опасными.

Иисус так же освободил их от греховных пристрастий и даровал им Свою свободу. Только теперь они почувствовали истинное счастье, увидели, что буквально рядом существует совсем другая жизнь, жизнь в любви к людям. Потому что наш Бог есть Бог любви: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную."

И она, эта жизнь вечная, жизнь с Богом, плодотворная, счастливая, победоносная, рядом с вами! Ее нельзя купить ни за какие деньги, нельзя заслужить никакими обрядами и своими усилиями. Она - дар Бога. Ее можно либо принять, либо отвергнуть. Иного не дано.

- Значит, вы были в тюрьме? Вы грабили и убивали?

- Да. Многие, глядя на меня, не верят. Но это действительно так. Иисус изменил меня и внутри, и снаружи. Сам человек не может произвести эту перемену в себе. Единственно, что он может - это сделать выбор между Богом и сатаной, между небесами и землей, какие сокровища будет копить. "Не собирайте сокровища на земле, где воры подкапывают и крадут, а на небе, где воры не подкапывают и не крадут. Ищите прежде всего Царствия Божия и правды его, а остальное приложится вам", - как написано. Свой выбор я уже сделал, и не жалею. Наоборот!

- В это действительно трудно поверить, - медленно проговорил Анатолий. - Моя жена умерла от передозировки наркотиков. А до этого я пытался, но безуспешно вытянуть ее из болота порока. Но ничего не получалась, и сама она не могла освободиться. Ломка, и все такое…

- Да, я все это испытал. Не мог, как ни хотел, избавиться от наркоты. Ломало по страшному. Но когда Иисус вошел в мое сердце, я ощутил такую свободу! Такое успокоение! Не могу достаточно отблагодарить Его и достойно прославить за это чудо. Чудо освобождения, чудо исцеление и души и тела моего. Раньше я пытался отказаться от наркотиков самостоятельно, было так плохо, что хотелось на стенку лезть от боли, не мог выдержать, падал, и начинал снова колоться, это был бег по замкнутому кругу, из которого не мог выйти, а сатана подхлестывал меня плетью. Но когда обратился к Богу, воззвал к Нему от всего сердца, то увидел настоящее чудо…

- Какое чудо? - спросил Анатолий, так и впиваясь глазами в своего собеседника, забыв обо всем на свете.

- Раньше, когда я пытался бросить колоться самостоятельно, я испытывал страшные ломки. Тело извивалось, корчилось от боли. Но после молитвы к Иисусу Христу я как-то проснувшись ночью, увидел, что тело мое опять извивается и корчиться…

- Было так же больно, как раньше?

- Нет! Вот что удивительно! Раньше я с ума сходил от боли, - воодушевляясь, продолжал Евгений, - а в ту ночь было такое ощущение, как будто болевой центр у меня отключили… Представляете! Тот, Кто разработал весь этот механизм и сотворил наше тело, Кому известен каждый наш нерв, каждая клеточка, - знает Свое дело. Он знает наше тело, как Свои пять пальцев и может освободить нас от любой боли, дать нам ощущение мира и покоя. Наша душа, наши эмоции - в Его руках, ведь именно Он сотворил наш внутренний мир, наши чувства…

Так вот я ощутил, как действует во мне сила Его, как освобождает от пороков, и это самое потрясающее, самое прекрасное, что только я переживал в своей жизни. Великий Отец ждет блудных Своих детей. Только бы они пришли к Нему с покаянием, а Он так сильно благословит их, даст такую радость, такие чудеса покажет в жизни! Только приди к Нему человек, только воззови к Нему с чистым, искренним сердцем. Господь, Небесный твой Отец откликнется на зов, придет и решит все твои проблемы, какими бы тяжелыми и неразрешимыми они тебе ни казались. Будут и трудности и испытания, но потом Господь покажет нам, что они служили нам только на благо.

- Да… то, что вы рассказываете, в корне меняет некоторые мои представления…- медленно проговорил Анатолий, не в силах до конца понять и осмыслить то, что он услышал. - Какая-то сказка… Наркоман, преступник возрождается, приходя к Богу, начинает любить людей, бросает порочные привычки… Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но я почему-то вам верю, и, знаете, чувствую даже облегчение. До разговора с вами мы было так тяжело на сердце, так безнадежно, так больно! А теперь сердце как-то успокаивается от ваших слов… Спасибо вам огромное!

- Я буду с этого дня молиться за вас и вашу невесту. Я уверен, что Бог обязательно поможет. Он желает вам и ей только добра. Он такие чудеса показывал в моей жизни! Я верю, у вас все будет хорошо. У Него есть власть и сила, чтобы исцелить и поставить на ноги ту, за которую вы так переживаете. Нужно только обратиться к Нему и просить и верить. "Всякому просящему дастся, а стучащему отворят", - так написано.

- Спасибо вам! Вы просто меня спасли! Можно пожать вашу руку?

- Анатолий крепко пожал ее. - Я, знаете ли, считаю себя вечным неудачником, и давно уже поверил в то, что свет и истина в этом мире давно умерли, растоптаны людьми. Но сейчас выслушав вашу историю... просто не знаю, что и подумать! Вы воскресили во мне надежду, зажгли какой-то свет, который давно погас.

- Это не я, но Бог работает с вашим сердцем Духом Святым.

- Просто не вериться! Ну что же, мы расстаемся, но я надеюсь, еще встретился.

- Вот вам мой телефон. Как только будете у нас, звоните.

- Хорошо. Ну, до свиданья. Просто чудесно, что вы мне повстречались.

- До скорой встречи. Да, и не забудьте помолиться Господу, чтобы Он открылся вам. Молитва и вера горы переставляют, так написано.

Анатолий и Евгений крепко обнялись, как старые, очень близкие друзья, и разошлись.

Когда Анатолий ехал домой, сидя на мягком сидении в автобусе, он еще долго вспоминал о том человеке, с кем познакомился совсем неожиданно для себя, вспоминал его добрый, дружелюбный, ободряющий взгляд, размышлял над его судьбою, над его словами, которые вернули ему надежду, и чувствовал, как утихает и успокаивается сердце после пережитого страдания, как оно отрадно замирает...

Далее

 


Главная страница | Начала веры | Вероучение | История | Богословие
Образ жизни | Публицистика | Апологетика | Архив | Творчество | Церкви | Ссылки

 

Используются технологии uCoz